Дина Лампитт - Замок Саттон

Торопливо шагая к личным покоям короля, он прошел мимо молодой женщины чопорного вида, направляющейся в комнату, где жила вместе с Люси. Она бросила на него понимающий взгляд, и у Фрэнсиса вдруг возникло такое чувство, как будто он овладел целым миром. Теперь он стал наравне со всеми, начиная с Его Светлости и ниже; он мог слушать мужские шуточки в мужской компании и смеяться в кругу мужчин.

— Ну, — спросила миссис Элизабет Бургавенни у Люси, — вы выиграли пари?

Люси подняла взор. Мгновение ее лицо проказницы оставалось спокойным, а затем заискрилось улыбкой.

— Да, — заявила она. — Я выиграла. И в качестве доказательства — вот зеленая ленточка с его ливреи. С вас пять шиллингов за пари, Бесси.

— Люси Шрусберийская! Сегодня вы заработали на этом…

Она принялась считать по пальцам:

— Сорок пять шиллингов! И пора сменить кислое выражение лица, поскольку вы не только первая заполучили красавца, но еще и разбогатели.

Люси внезапно притихла. Сорок пять шиллингов представляли собой уйму денег, которых вполне достаточно для покупки дорогой ткани, по меньшей мере на целое платье, но внутри у нее что-то ныло. Она вспомнила выражение лица Фрэнсиса, его дрожь, возбуждение и огромный восторг ею. На мгновение ей показалось, что она продешевила. Затем она подумала: «Но я оказала ему большую услугу. Я сделала из мальчика мужчину, и, во всяком случае, он станет восхищаться мною в новом платье, которое я сошью на выигранные деньги!» Как просто успокоить совесть, если знаешь способ для этого. Она спросит, какой его любимый цвет, и платье будет именно такого цвета. Все снова стало прекрасным. Она победоносно улыбнулась Элизабет и протянула ладонь за деньгами.

В личных покоях короля шесть камергеров, четыре камер-лакея и паж ожидали возвращения Его Светлости. В тот день он уехал верхом с небольшой группой придворных, поэтому его личная свита собралась там, чтобы приветствовать его, когда он стремительно вошел в дверь, сопровождаемый только Генри Куртнеем, маркизом Экзетерским, который был не только кузеном короля, но и его другом детства.

Куртней быстро окинул взглядом собравшихся. Они могли считаться высочайшими особами в стране — или высочайшими любимцами короля, — но тем не менее подчинялись ему. Он не потерпит небрежности в одежде, личной нечистоплотности, а уж тем более трений между ними. Служба в личных покоях короля считалась огромной привилегией, но маркиз железной рукой управлял ими. Его единственного намека королю было достаточно, чтобы человек исчез навсегда.

Фрэнсис разогнулся из поклона, которому практиковался до боли в спине несколько месяцев — с того момента, когда король впервые пригласил его ко двору, — и поймал устремленный на него немигающий взгляд Экзетера. В мозгу Фрэнсиса мелькнула мысль, что с помощью неведомой силы маркиз вызнал, что весь день он провел в постели Люси, и крайне не одобряет это. Он почувствовал, как краснеет, начиная с шеи. И в этот момент ему на помощь пришел король.

— Ба, да это юный Вестон! — сказал он. — Когда вы прибыли?

— Вчера, Ваша Светлость.

— Ну и как вы устроились?

— Очень хорошо, Ваша Светлость, — окончательно покраснел Фрэнсис.

Гарри Норрис подумал: «Значит, леди Люси выиграла пари. Какие же распутницы эти девчонки!»

— Прекрасно, — произнес король. — А теперь — обедать!

В последние годы старая традиция, когда все живущие при дворе ели вместе с королем в зале, отмерла. Генрих сам постановил, чтобы придворные питались в своих апартаментах, а сам всегда ел в своих личных покоях с персональными слугами — такой обычай ему нравился намного больше, — используя зал только для банкетов, балов-маскарадов и приемов государственной важности. Он чувствовал себя естественнее в личных покоях: сбрасывал сапоги, слушал музыкантов и певцов играл и пел сам. И когда пел любовные песни, то мог уноситься мысленно далеко в Кент, в Геверский замок, к Анне, и казалось, что каждый звук лютни произносит ее имя. И если выражение его лица смягчалось от любви, то только его личным слугам было дозволено видеть это, а каждый из них поклялся подчиняться указаниям маркиза Экзетерского: «Вам надлежит не проявлять любопытства в делах, касающихся Его Светлости».

Если ему было не до музыки, имелись другие развлечения. Иногда он сидел, откинувшись в кресле, и слушал болтовню Уилла Сомерса: порой они играли в карты всю ночь напролет, проигрывая или выигрывая огромные суммы. И сегодня ночью король пожелал играть в «империал» и в кости.

— Вы играете в империал, юный Вестон?

— К сожалению, нет, Ваша Светлость. Я знаю только детские игры, в которые я играл дома.

— Тогда вам пора научиться. Идите, садитесь со мной. Вас будет обучать сам король Англии, и вы станете искусно играть в карты и бросать кости лучше всех моих приближенных, прежде чем я завершу свои уроки.

И он протянул руку и с любовью взъерошил волосы Фрэнсиса. Юноша понимал, что должен был бы испытывать теплое сияние, радостную признательность от прикосновения руки помазанного Богом правителя, избранника Господа на земле. Но вместо этого почувствовал, как его охватила омерзительная дрожь. Не та дрожь, которую могли вызвать Энн или Люси, а ужасная, холодная, парализующая дрожь, как будто к нему прикоснулся дьявол. Ему потребовалось все самообладание, чтобы не отпрянуть от пальцев Его Светлости. Усилие столь напряженное, что его бросило в пот. Он второй раз в жизни онемел от ужаса.

Его мысли вернулись на пять лет назад, и он вновь увидел родник Святого Эдуарда и ужасное привидение, смотревшее на него безумным пустым взглядом. Тогда он точно знал, что перед ним призрак. И сейчас он почувствовал такой же ужасный озноб. Это было непостижимо. Большой, добрый король и та высокая мертвая женщина; казалось, что общего?!

Генриха, увидевшего вспотевшего и дрожащего мальчика, переполнило чувство нежности. При любых обстоятельствах такое явное проявление эмоций и преданности трогало его до глубины души. И вдвойне приятнее было такое со стороны этого ребенка, сына его верного слуги Ричарда.

— Какой ты славный паренек! — восхитился он. — Я говорю, Генри, — обратился король к своему кузену Экзетер, — я убежден, что мы взяли на службу в мои покои самого лучшего пажа в мире. Вам надлежит проследить за его продвижением. Он пойдет далеко, запомните мои слова. А теперь, юный Вестон, приступим к вашему обучению игре в «империал».

Фрэнсис сел, с радостью глотнув вина, подвинутого ему Генри Норрисом, и стал играть в карты с самим Генрихом Тюдором.

В замке Саттон Анна Вестон сидела возле открытого окна, склонив голову над письмом, которое писала. Она крепко держала перо, росчерк которого был четким и властным, скрывая одолевшие ее чувства. Какая женщина — если только она не вдова — осмелится сама заниматься устройством замужества своей дочери?! А что, спрашивается, ей оставалось делать? Позволить Кэтрин еще много месяцев мучиться от одиночества и тоски?