Ферн Майклз - Пленительные объятия

Тайлер порывисто обнял Сирену и поцеловал ее в щеку.

— Я знал, что вы мне поможете! — вскричал он и, внезапно осекшись, спросил с тревогой: — А Стефан? Он знает о чем-нибудь?

— Конечно, нет! И смотрите не проболтайтесь!

— Никогда! — обиделся Синклер. Как только Сирена могла допустить саму мысль о том, что он способен на предательство?!

— Ну хорошо, хорошо. Перевезите на корабль свои пожитки и будьте готовы к отплытию. Если послезавтра в полночь вас вдруг не окажется на борту, пеняйте на себя!

Проезжая на обратном пути из школы фехтования по Друри-Лейн, Стефан решил повидаться с дочерью. Он, вообще-то, собирался вернуться к ленчу домой, но перспектива вновь оказаться лицом к лицу с супругой, внезапно превратившейся из женщины покорной до забитости в прежнюю Сирену, властную и самоуверенную, совсем не улыбалась ему. Лэнгдом пока еще не решил, что с ней теперь делать. Надо было, конечно, выхватить вчера нож у мерзавки и вырезать ей сердце, но… Стефан в глубине души понимал, что не справился бы с подобной задачей.

Постучав набалдашником трости по верху экипажа, Стефан велел кучеру остановиться. Чем ехать домой, лучше позавтракать у Камиллы.

Увидев отца, дочь молча указала вилкой на место за столом и продолжала наслаждаться трапезой.

— В самом деле, дорогая, можно ли так много есть? Это уже становится неприличным!

— По крайней мере, я не могу пожаловаться на то, что меня тут не кормят.

Камилла взяла в руки маленький серебряный колокольчик и несколько раз позвонила.

— Накройте для моего отца, — сказала она прибежавшей из кухни служанке. — И, кстати, принесите на десерт вымоченных в коньяке персиков.

— Ну что, где же ты пропадала все это время, — осведомился он, когда ему принесли наконец закуску. — Готов поклясться, что целая вечность прошла с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Если ты говоришь о встречах на твоем излюбленном «поплавке», то да, я там очень давно не появлялась. Мне больше нравится сидеть дома. И уж не моя вина, что тебе все недосуг оторваться от своих карт и заглянуть к нам на часочек-другой.

— Не раздражайся так, Камилла. Это не слишком вежливо по отношению ко мне. А кроме того, карточные игры и в самом деле требуют большой сосредоточенности. Я, например, почему-то постоянно проигрываю в последнее время. Того и гляди придется закладывать последнюю рубашку.

— Плохи дела, отец. Мне иногда кажется, — проговорила Камилла, на миг перестав жевать, — что даже если ты вдруг станешь шулером, тебя это тоже не спасет.

— А-а, — с пониманием заулыбался Стефан, — выходит, ты по-прежнему наведываешься к своему воздыхателю… как его там… Калеб, да? Боже мой, неужели тебе никогда не приходило в голову, что ваша связь несколько попахивает кровосмешением? Ведь ты ему мачеха, то есть пускай неродная, но все же мать. Ай-ай-ай, — покачал головой Лэнгдом, — разве матери пристало так себя вести!

— Но откуда же мне знать, как пристало себя вести, — вскричала Камилла, бросая нож на тарелку, — если мою собственную мать ты отнял у меня еще в младенчестве и упрятал в Бедлам?! Мне часто приходилось слышать об этом твоем «подвиге» от родственников и от Тайлера, но я отказывалась верить. Однако теперь думаю, что они не лгали. Ты действительно убил мою мать! Ты засадил ее в сумасшедший дом, и она там скончалась!

— Неправда, я не убивал, — поспешил возразить Стефан. — Она в самом деле очень болела, поэтому мне пришлось поместить бедняжку в… лечебницу.

Лэнгдом побагровел и начал говорить запинаясь. Он никогда не думал, что Камилла знает о судьбе матери гораздо больше того, что он ей всегда рассказывал.

— В лечебницу, да? Думаешь, это звучит пристойнее, нежели «сумасшедший дом» или «Бедлам»?! Возможно. Однако я знаю, что моя мать не была помешанной! Это ты, ты один довел ее до такого состояния!

— Господи, да не кричи же ты так, Камилла, — прошептал Стефан, озираясь по сторонам. — Слуги могут услышать.

— Пусть слышат! Пусть все знаю, что ты убил мою мать!

Стефан не выдержал и, выскочив из-за стола, ударил дочь по лицу.

— Боже, как я ненавижу тебя! — воскликнула Камилла, дотрагиваясь ладонью до горящей щеки. — Да, я тебя ненавижу. Ненавижу за то, как ты поступал со мной все эти годы. Сначала ты отнял у меня мать, потом уговорил меня бросить Тайлера и ни словом не упоминать о нашем с ним браке. Далее ты начал деятельно предлагать меня всем тем, кто был достаточно богат, чтобы раззадорить твои аппетиты, и в конце концов продал Ригану, хотя знал, что мы не любим друг друга. И вот теперь ты отваживаешься порицать меня за невинную интрижку с Калебом! Все, отец, хватит! Ты имел надо мной слишком большую власть. Я всегда делала то, что ты от меня требовал, и за это теперь я просто ненавижу себя, ненавижу. Но обещаю, отец, что я стану другой. И едва ли тебе это понравится, да только будет уже поздно!

Стефан невольно попятился к двери. Никогда еще дочь не разговаривала с ним в таком тоне. Камилла всегда повиновалась его желаниям, и до известной степени они с ней были даже чем-то большим, чем просто отец и дочь. Они были партнерами. Конечно, все, что она тут наговорила, — чистая правда, но эта ненависть в голосе, этот стальной блеск в глазах… Господи, за что?!

— И еще я скажу тебе одну вещь, папочка. Я собираюсь пойти к Ригану и во всем ему признаться. Пусть узнает, как бессовестно мы заманивали его в ловушку, как женили на мне, чтобы только поскорее добраться до его денег… Если мои расчеты верны, голландец будет только рад от меня избавиться. А потом я вернусь к Тайлеру, приползу на коленях, если понадобится. Мне плевать, беден он или богат. Я люблю его! Я всегда любила только его одного!

Выговорившись, Камилла передала отцу его шляпу и трость.

— И последнее. Когда барон с баронессой узнают, какое ты принимал участие во всем этом грязном деле… мне просто страшно подумать, что сделает сэр Чарльз Синклер! Конечно, ты можешь иметь сказочно богатую супругу и прожигать ее деньги, но двери приличных домов Лондона больше никогда не откроются перед тобой!

Стефан был вне себя от бешенства.

— Ты не сделаешь этого, сучка! — взревел он и занес трость над головой дочери. Камилла осталась стоять неподвижно, в глазах у нее горела такая твердая решимость отомстить отцу, что тот сразу весь как-то обмяк и опустил руку.

— Ну что же ты? Давай, бей меня! Ты расправился с мамой — теперь, похоже, моя очередь. Ну что, струсил? Тогда сейчас же убирайся вон отсюда! И помни: если мне доведется как-нибудь встретиться с тобой на улице, я сразу же перейду на другую сторону. Ты умер для меня! Ясно? Ты мне больше не отец!

Камилла проворно взбежала по сходням на борт «Морской Сирены» и, подобрав юбки, чтобы не испачкать их мыльной водой, которой драили палубу, направилась в сторону каюты, где должен был находиться сейчас Калеб. То, что она собиралась ему сказать, было чрезвычайно важно хотя бы потому, что всегда нелегко признаваться в своей неправоте.