Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен - На руинах «Колдовства»

Симона переоделась в костюм для верховой езды и пошла к конюшне, отказавшись от предложения грума сопровождать ее.

— Я не далеко, — сказала она и тут же послала лошадь в быстрый галоп прочь от дома.

«Колдовство» выглядело таким же заброшенным и запущенным, как всегда. Симона спешилась, привязала поводья к маленькому боярышнику и поднялась по ступеням на галерею. Черный юноша сидел на полу главной гостиной, сложив руки на коленях и опустив голову. Он без удивления взглянул на нее.

— Я знал, что вы придете, мамзель.

— Ты не знал ничего подобного! — выпалила Симона. — Ты сошел с ума, если явился сюда. Любой мог бы найти тебя здесь.

Он был молод и очень черен и излучал здоровье и силу. Но его глаза, светящиеся природным умом, были мрачными.

— Ты Ноэль, не так ли?

— Да, мамзель. Я — Ноэль.

— Почему ты пришел сюда?

— Говорят, что вы помогаете рабам уйти на Север, к свободе.

— Кто говорит?

Он пожал плечами и скривился, как будто от боли.

— Это неправда! Ты думаешь, что хочешь идти на Север потому, что все говорят об этом, но знаешь ли ты, что это тысячемильная дорога через дикую страну?

Он посмотрел на нее с отчаянной решимостью:

— Я могу это сделать. Если вы поможете.

— Я не могу помочь тебе.

— Говорят, что вы знаете людей, помогающих рабам бежать, — упрямо сказал он.

— Я не могу помочь тебе! Ты должен вернуться домой, Ноэль. Сейчас, пока еще не слишком поздно.

— Я не могу вернуться, — просто, но решительно сказал он.

— Почему нет? Если ты вернешься домой сейчас, до темноты, тебя не накажут за побег.

Он выразительно посмотрел на нее, потянулся и поднял над головой рубашку. Симона задохнулась, увидев глубокие раны, оставленные хлыстом. Мгновение она не хотела верить своим глазам. Роб хвастался тем, что без надсмотрщика сам следит за своими рабами. Она знала ответ еще до того, как спросила:

— Твой хозяин?..

— Да, мамзель?

— Почему?

— Солли налетел на маленькую Элинор и сбил ее с ног. Как раз в этот момент хозяин обогнул дом и увидел, как он лежит на ней и оба хихикают. У него лицо стало красным, и он схватил Солли. Я говорю: «Солли не хотел ничего плохого, это просто детская игра». Но масса Роб, он пришел в бешенство и высек меня. — Ноэль гордо поднял голову. — Я никогда не вернусь! Я буду свободным или умру!

Теперь Симона поняла, что часто видела его у Тони. Он следил за играми детей. Наверное, это была его обязанность, и, значит, ему доверяли. Она чувствовала, как порка оскорбила его гордость. Еще больше, чем физическая боль.

— Ты подвергаешь меня большой опасности.

— Я спрячусь, — пообещал Ноэль. — Я залезу в дымоход, если придется.

— Собаки найдут тебя там. — Симона вздохнула. — Я принесу мазь утром. И немного еды. Но я не знаю, что может случиться с тобой, и я бы хотела, чтобы ты как следует подумал насчет возвращения.

— Я пойду на Север, мамзель. С вашей помощью или без нее.

Симона печально покачала головой и оставила его. Она вернулась в Беллемонт и провела бессонную ночь.

Рабство! Рак, разъедающий жизни их всех, рабов и свободных. Оно не только разделило Союз на свободные и рабовладельческие штаты, оно разделяло и семьи. Она с горечью понимала, что рабство всегда будет стоять между ней и Робом.

А Тони? А родители? Они все рабовладельцы. Симона знала, что ее отец против отделения и против войны, хотя поддерживает благотворительное рабство. Для Роба отделение — необходимость, даже если оно означает войну. Как он все время напоминает им, их жизнь зависит от владения рабами, и Север — враг.

Она металась на постели не в состоянии расслабиться. Она знала, что поможет Ноэлю, даже если придется лицемерить, рисковать и открыто порвать с Робом и Тони, когда ее разоблачат. Она знала, что должна помочь.

Симона встала на рассвете, оделась, не разбудив Ханну, и прокралась в кладовку, чтобы взять холодной еды и мазь из медицинских запасов матери. Несколько минут спустя она скакала рысью на Золотой Девочке по травянистому краю дороги.

— Здравствуйте, мадемуазель!

Она, не веря, подняла глаза и увидела Ариста Бруно, приближающегося к ней на огромном коне. Солнце поднялось над деревьями за его спиной, окружая его золотистым ореолом. Он был без шляпы и одет неофициально: белая рубашка, незастегнутая у горла, желтовато-коричневый сюртук. Более светлые брюки обтягивали сильные ноги. Он сидел небрежно, но прямо на лоснящемся гнедом жеребце, который был на ладонь выше ее арабской кобылы.

— Я приехал, как и обещал, показать вам, что мой Сабр может обогнать любую из ваших чистокровных, — сказал он.

От сердечности его улыбки у нее перехватило дыхание. Господи! Что же ей теперь делать?

Она не могла приблизиться к старой плантации в его компании. И не могла легко отказаться от его вызова. Она неохотно признала, что самый быстрый способ избавиться от него — принять его вызов. Ноэлю придется подождать еды и лекарства.

Симона вскинула голову и сказала:

— Моя Золотая Девочка выиграет. Следуйте за мной, месье.

Она развернула кобылу и поскакала по дороге между хижинами рабов. Копыта его лошади загрохотали за ее спиной. Когда они завернули на длинный прямой участок дороги между двумя полями шестифутового сахарного тростника, она остановилась, и Арист поравнялся с ней.

Его кудри сверкали на солнце, как черный атлас. Глаза с теплыми крапинками весело смотрели на нее — аккуратную фигурку в зеленом костюме с узлом черных волос под маленькой шляпкой.

Он усмехнулся:

— Считайте до трех, мадемуазель.

Сердце Симоны заколотилось сильнее. Она положила руку на шею Золотой Девочки, кобыла откинула голову и быстро сделала шаг в сторону, взволнованная близостью незнакомой лошади и возбуждением, переданным дрожащей рукой Симоны.

— Раз, два, три!

По их сигналу животные рванули вперед, голова в голову.

Наклонившись над лукой седла, Симона прошептала:

— Давай, девочка!

Она радовалась, что выбрала сегодня Золотую Девочку. Ее самая большая арабская кобыла, хотя и была значительно меньше коня Ариста, любила безрассудную скачку так же, как хозяйка, и как будто летела над землей.

— Быстрей! Быстрей! — закричала Симона. — Давай, девочка!

Ее голос поднялся в диком первобытном крике, том самом страстном языческом крике, который привлек и взволновал Ариста, когда он впервые услышал его на охоте. Ее кобыла отозвалась долгим пронзительным радостным ржанием. Рабы, работавшие в полях, поднимали головы и смотрели друг на друга. Те, кто мог видеть дорогу, таращились на двух мчащихся лошадей.

Они скакали рядом по сырой дороге. Симона вскинула голову, чтобы посмотреть на Ариста, и ее волосы, поспешно заколотые ею самой, расплелись и разлетелись под шляпкой. Ее лошадь стала чуть-чуть обгонять.