Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен - На руинах «Колдовства»

— Я тоже видела это объявление. Она сбежала с новорожденным, не так ли? Желаю удачи.

— Спасибо, мадам.

Элен задумчиво разглядывала его.

— Я слышала интересные новости о нашей подруге мадемуазель Арчер. Она собирается на продолжительный визит в Батон-Руж.

— Неужели? — озадаченно спросил Пикенз, удивляясь, что задумала мадам де Ларж на сей раз.

— Вы не находите странным, что она покидает своих бесценных лошадей на такой долгий срок? — спросила Элен. — Я удивлена.

Он молчал, обдумывая ее слова.

— Да, мэм, — наконец сказал он. — Она странная, это точно.

Элен улыбнулась:

— До свидания, Пикенз.

Она что-то ждала от него, но он не понял, что именно. Не надеется ли она, что он свяжет эту Арчер с беглянкой? Он попрощался и ушел.

— Маман говорит, что ты едешь в Батон-Руж, — сказала Тони, обмахиваясь прелестным веером, в тон золотисто-кремовому платью. Цвет очень льстил ее рыжим волосам и нежному светлому лицу. Даже родив двух детей, Тони сохранила стройную талию.

— Да, — ответила Симона. — Я хочу навестить старую подругу по монастырской школе.

— Кого?

Они болтали в бальном зале «Сен-Луиса». Рядом тихо разговаривали Роб и Алекс.

— Думаю, ты не знаешь ее, Тони, но мы с Натали были очень близкими подругами. Я с нетерпением жду встречи с ней.

— Ты вернешься через неделю, — предсказала Тони. — Как ты сможешь надолго покинуть своих арабских любимцев?

Симона рассмеялась:

— Ни одна из кобыл не собирается родить в ближайшем будущем. Мои грумы вполне с ними справятся.

— Я просто удивлена, что ты оставляешь их.

— Я хочу сменить обстановку.

— Арист? — проницательно сказала Тони.

Симона почувствовала, как вспыхивают ее щеки.

— О чем ты говоришь?

— По словам Роба, он стал настоящим плантатором в последнее время, похоронил себя в своем сахарном тростнике. Кто бы подумал, что такое случится с обожающим развлечения Аристом Бруно?

— Ко мне это не имеет никакого отношения, — солгала Симона.

Боясь, что Роб решит потанцевать с ней, она с улыбкой повернулась к другу Алекса месье Клерио, который немедленно подошел и пригласил ее. Она ответила ему великодушным «Спасибо» и взяла его руку.

Симона тщательно готовилась к отъезду, и частью ее плана было появление на этом балу, как будто у нее не было никаких других забот в мире, кроме наслаждения жизнью. Она никому, кроме родителей, не сказала, что собирается погостить у Натали Фруазин, даже самой Натали.

Она не позволяла себе думать о том, как будут страдать мать и отец, когда она не вернется и они обнаружат, что дочь не появилась на плантации Фруазин. Это жестоко, но неизбежно. Может быть, так они не узнают, что она в союзе с врагом.

С другой стороны, это может привести их именно к такому заключению, и мысль об этом разрывала ей сердце. Но она ничего не могла поделать.

Симона прилежно старалась казаться веселой, когда увидела в другом конце зала внушительную фигуру Ариста, как всегда возвышающуюся над всеми присутствующими мужчинами. Она видела его профиль и не могла оторвать взгляд от сильной линии носа и подбородка, от непослушных кудрей, так усиливающих его обаяние. Он повернулся, и Симона увидела, с какой нежной улыбкой он смотрел в обращенное к нему лицо партнерши.

Эти губы касались каждой частички ее тела, и ее тело ничего не забыло. Она слышала его голос, моливший ее с таким смирением, какого она не ожидала от него: «Мы можем пожениться, если ты хочешь». Ее ноги ослабли, она споткнулась, и месье Клерио извинился за свою неуклюжесть.

— Это моя вина, месье, — сказала Симона, с трудом отводя взгляд от Ариста.

Он принял ее любовь, не поняв, что она отдала ему, и счел это жалким подарком. Как она могла до сих пор любить его? Она сделала глубокий вдох и сказала себе, что любит прошлое, оказавшееся чистой фантазией. Теперь у нее не осталось ничего важнее помощи несчастным рабам, бегущим от невыносимой жизни.

Когда музыка закончилась, Арист поднял голову и их глаза встретились. Она потеряла присутствие духа от его голодного взгляда. Ей захотелось сбежать, но она как будто приросла к полу, пока он благодарил свою партнершу и покидал ее. Как Симона и подумала, он приблизился к ней и сказал напряженным голосом:

— Не окажете ли мне честь?..

Месье Клерио поклонился. Симона подняла руки, и Арист ловко закружил ее в веселом вальсе. Божественно было снова оказаться в его объятиях, но у нее так сжалось горло, что она не могла говорить. Она вдыхала еле уловимый аромат его тела и лавровишневой воды. В этом запахе была болезненная интимность, так как он оживил воспоминание о ее обнаженном теле, закутанном в его парчовый халат.

Симона хотела, чтобы он заговорил, но он танцевал в молчании, держа ее легко и нежно, доставляя ей и наслаждение, и острую боль. Она поняла, что он не хотел танцевать с ней, но не смог пройти мимо, как и она не смогла отказать ему. Она больше не увидит его до отъезда в свое опасное путешествие. Кто знает, когда они встретятся, если она вообще сможет вернуться? Возможно, она никогда больше не увидит его.

Они кружились, и кланялись, и покачивались в соблазнительном ритме среди других танцующих пар. Музыка пульсировала почти человеческими голосами скрипок, и виолончелей, и сладкой нежной флейты. Над головой мерцали тысячи свечей. В их свете сверкала радуга причудливого узора ярких платьев и драгоценностей. Веселость музыки подчеркивала болезненность конца любви. Сердце Симоны шептало: «Последний вальс».

Когда музыка остановилась, Арист отпустил ее и мгновение напряженно смотрел в ее глаза. Затем поклонился и покинул ее. Они не обменялись ни одним словом.

Два дня спустя, после новой встречи с мадам Клео перед ранней мессой, Симона пошла в свою конюшню попрощаться с арабскими лошадьми. Главный грум ухмыльнулся:

— Вы выбрали жеребца для Пусси, мамзель? Ее пора спаривать.

— Уже?

— Вы сказали, что сегодня, — сказал грум, с любопытством глядя на нее.

Как она могла забыть свое расписание? Она не могла в этом признаться.

— Мы снова спарим ее с Альгамброй Третьим. Может, она подарит нам еще одного Проказника.

— Хорошо, мамзель. Я отведу их в загон под дубами.

Это был самый дальний загон от дома, но слухи распространились быстро, и скоро помощник конюха, пара садовников, трое домашних слуг, опершись о забор в тени огромного дуба, наблюдали, как грум ведет возбужденного жеребца к кобыле.

Жеребец гарцевал, откинув прекрасную голову с летящей гривой. Его гнедая шкура блестела на солнце. Он заявил о своем присутствии вызывающим ржанием и галопом подбежал к подруге. Пусси махнула головой, испуганно вскрикнула и побежала прочь. Жеребец помчался за ней. Они кругами грациозно носились по загону, два прекрасных живых существа с горящими глазами, явно взволнованные близостью друг друга.