Анна О’Брайен - Меч и корона

А ниже нацарапана приписка, еще более поспешная, будто он отбросил все принятые церемонии ради того, чтобы высказать заветную мысль:

«Если уж быть совсем точным: едва вы разведетесь, вокруг вас, как вороны, станут кружить все негодяи, жаждущие власти. Необходимо, чтобы рядом с вами стоял я. Если вы дадите свое согласие, то обещаю: вам не придется о нем сожалеть».

Несмотря на все свои несчастья, я засмеялась и стала вспоминать.

Другую жизнь, другие города. Сколько же лет минуло с тех пор, как я впервые повстречала его в Пуатье? Четыре? Мальчишку с темно-рыжими волосами и серыми глазами, не по годам самоуверенного, уже претендующего на звание воина… Юношу, на запястьях которого выступила кровь от когтей моего сокола, потому что отказался надевать рукавицу. И потом, когда мы совещались в Париже, можно ли дать ему в невесты принцессу королевской крови, а он внимательно за всем следил, взвешивал, прикидывал. Теперь он молодой мужчина, способный трезво рассчитывать. Я вспомнила, как сама признала в нем редкий ум. И ко всему этому — бьющая ключом неугомонность, как тогда, когда он обжег себе пальцы, изучая кадильницу с горящим в ней ладаном.

Значит, это написал Анри Плантагенет, и он предлагает стать моим соколом. Он встанет за меня горой. Загадочное утверждение, оставляющее простор для воображения. И это все, что он предлагает? А кто же будет соколом с колпачком на глазах, со спутанными лапами? И кто будет хозяином сокола? Нельзя ни принимать, ни отвергать такое предложение, не подумав хорошенько.

Стану ли я хоть в какой-то мере обдумывать его?

Перечитала эту совершенно необычную просьбу и постепенно вникла в суть.

«Едва вы разведетесь, вокруг вас, как вороны, станут кружить все негодяи, жаждущие власти».

Всю жизнь я находилась под чьей-нибудь защитой, а теперь так жадно ухватилась за возможность обрести свободу, что даже не обдумала как следует, что же я стану делать, когда — если! — получу эту свободу и смогу возвратиться в свои владения.

А стану я тогда идеальной целью для расчетливого похищения и торопливого венчания с любым честолюбивым рыцарем, который благодаря мне проложит себе путь к власти и славе. Не по этой ли причине меня так стремительно обвенчали с Людовиком, заперев в Бордо, пока он не прибыл и не забрал меня, окружив многочисленной свитой французских рыцарей из опасения, как бы меня не похитили прежде, чем мы достигнем Парижа? Воистину повезет тому мужчине, который сумеет завлечь на свое ложе — по доброй воле или же силой — герцогиню Аквитанскую.

Стало быть, если уж я смогу освободиться от Людовика, если (я хмуро окинула взглядом окружавшую меня роскошную обстановку) мне удастся добиться расторжения этого распроклятого брака — что же тогда? Кто защитит меня от шакалов, которые станут бродить вокруг меня, выжидая, не удастся ли мною завладеть? Да не успеют высохнуть чернила на решении о расторжении брака, и они стаей кинутся по моим следам!

С печати мне улыбались золотые львы Анжу. Что же это — всего лишь горделивая самоуверенность юноши, ни к чему не ведущая? Если только за нею не кроются расчеты графа Жоффруа. А вот эта мысль мне совсем не понравилась. Но коль так, для чего ему прятаться за спину сына? Да и не увидела я в письме ничего характерного для Жоффруа. Слишком уж прямолинейно написано. Жоффруа не стал бы спешить, а выждал бы и набросился на меня тогда, когда я стану совсем слабой. Это же предложение было честным и открытым.

От такого юнца!

Сколько же это сейчас Анри Плантагенету? Он пишет о себе как о мужчине, не мальчике. Крупные, размашисто начертанные буквы дышат решимостью. Как это занимательно! Не пожалел ведь трудов отправить гонца через всю Европу, объявить, что он на моей стороне. И какой у него слог!

Я сложила листок пергамента, прикрыла веками глаза, чтобы Агнесса ничего в них не разглядела.

— Спрячь его в мою шкатулку с драгоценностями.

И сразу ощутила, как забурлила в жилах кровь от непреодолимого желания самой вершить свою жизнь, изменить свое будущее — даже дыхание сперло. Поднялась на ноги и стала отдавать распоряжения. Ванну. Горячую воду. Благовония и притирания. Перетряхнула весь гардероб, придирчиво осмотрела драгоценные украшения.

Мне кажется, и часу не минуло, а я уже пришла в себя.

Слуга проводил меня в покои, занятые моим супругом.

— Элеонора…

Он с трудом поднялся с колен и с настороженным видом отошел от икон. Слава Богу, в комнате не было его теней — ни Одо де Дейля, ни Галерана. Я сделала реверанс. Он недоуменно поднял брови, и я спрятала усмешку. В последнее время мы были не слишком-то учтивы друг с другом.

— Я пришла с просьбой, господин мой.

Людовик посмотрел на меня обеспокоенно: выслушивать просьбу ему не хотелось.

— Я хочу отправиться домой. Но сперва — поехать в Рим. — Людовик наморщил лоб. — Мне необходимо получить аудиенцию у Его святейшества папы. Я желаю ненадолго остановиться в Риме.

Людовик задумчиво потрогал пальцами губы.

— Аббат Сюжер настаивает, чтобы мы как можно скорее возвращались в Париж. Ходят слухи, что во Франции неспокойно…

Об этом я была подробно осведомлена: последний час я посвятила не только обдумыванию своей личной жизни. Если моя репутация в народе понесла ущерб, то Людовика от всей души поносили за провал всей затеи с крестовым походом. Его вассалы громко роптали, сетовали на бесчестие и напрасную трату средств, звенели мечами и угрожали неповиновением. Я широко распахнула глаза, великолепно изобразив обеспокоенность.

— Да ведь мы уехали оттуда больше двух лет назад, господин мой. Велика ли разница, если задержимся еще на две недели? Аббат Сюжер — способный государственный муж.

— Не вижу нужды задерживаться сейчас в Риме.

Тогда я солгала ему, взяла грех на душу. А почему и не солгать? Я никогда не прошу Людовику ту неприглядную роль, которую он сыграл в гибели Раймунда.

— Я хочу принести покаяние. У меня на совести накопилось много грехов.

Волшебные слова. Лицо Людовика сразу разгладилось. Ах, каким он был податливым, каким легковерным!

— Элеонора, супруга моя дорогая! Разумеется. Его святейшество даст свое благословение нам обоим. Он дарует нам прощение грехов наших. А потом, возвратившись в Париж, мы сможем подумать о будущем — о нашем с вами общем будущем.

— Благодарю вас, господин мой. Я не сомневалась, что вы меня поймете.

Он подошел и неуверенно положил руки мне на плечи. Я сжала волю в кулак, чтобы не отшатнуться, а Людовик нежно поцеловал меня в лоб.

— Разумеется, я вас понимаю. Вы перенесли столько несчастий. — Я изо всех сил старалась не напрячься, не оттолкнуть его. Мысленно молила, чтобы он не стал упоминать имени Раймунда. — Вы вечно так увлекаетесь, а это уносит вас в опасные водовороты. Так ведь всегда было и есть. Но Богу ведомо, что у вас на сердце, и Он даст вам успокоение волей своей. А я стану успокаивать вас тем, что в моих силах. Мы начисто забудем все прошлое и зашагаем вместе в будущее по дороге, осиянной божественным светом. Путь к вечному спасению открыт нам обоим.