Элизабет Бэйли - Китти, любовь моя!

— Свершилось, свершилось, свершилось! — повторял он, ликуя. — Все прошло как нельзя лучше.

Его слова вернули Китти к действительности.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она и схватила его за руку.

— Китти, я должен идти, — сказал он, начиная раздражаться.

Она обвила его шею руками, сгорая от желания все начать снова, но он мягко разжал ее руки и поднялся, собираясь уйти.

— Все свершилось, Китти. Мне вас больше незачем беспокоить, — вынес свой приговор Клод, к великому разочарованию Китти.

От Шиллингфорда до Брайтвилла рукой подать. Как хорошо вскочить на коня и мчаться навстречу ветру! После той ночи бездействие все больше раздражало Клода, хотя, выполнив задуманное, он лишал графиню возможности осуществить ее коварный план. Однако возникло неожиданное осложнение: почему-то эта девчонка запала ему в душу. Он и представить себе не мог, что такое возможно.

Он не отказался от соблазна предположить, как бы развивались события первой брачной ночи, женись он на Кейт. Должно быть, точно так же, как с Китти, поскольку они похожи как две капли воды. Разница была бы в том, что Кейт ему бы не пришлось так долго уговаривать... Наутро ему было неловко показываться на глаза Китти, и он с радостью ухватился за первое, что пришло в голову: как можно скорее уехал из дома.

По давней традиции Клод вошел в гостиную, освещенную ярким летним солнцем, без сопровождения дворецкого, лишь узнав у него, что тетя Сильвия дома. Он действительно увидел ее, неподвижно лежавшую на диване, обитом вишневым шелком, и Кейт, сидевшую у ее изголовья.

Направляясь к тете, Клод надел темно-зеленый фрак вместо привычного для сельской местности длиннополого сюртука и старался выглядеть покорным и предупредительным. Но тетя встретила его довольно невежливо:

— О господи! Это Дивиник! Что ему нужно? Кейт, ты же знаешь, что доктор запретил мне волноваться! Умоляю тебя, прогони его!

— Клод, может, нам пойти в другую комнату? — извиняющимся тоном проговорила Кейт.

— Нет, — решительно возразил Клод. — Тетя Сильвия, не гоните меня!

Тетя застонала и отвернулась к стене. Кейт бросилась к Клоду.

— Умоляю, не спорь, Клод! — тихо сказала она. — Ты не представляешь, какую истерику мама может закатить! Так что не осложняй и без того тяжелое положение.

— Ралф дома? — осведомился Клод.

— Да, он в библиотеке, и ушел туда уже довольно...

— Кейт, что ты ему там рассказываешь? Боже, хоть бы кто-нибудь пощадил мои нервы! — перебила леди Ротли голосом умирающей.

— Прошу меня извинить, мэм, но я действительно хочу знать всю правду о моей жене. Почему бы вам не рассказать мне все как есть?

Тетя закричала на него не своим голосом и даже немного приподнялась, откинувшись на подушку.

— Ты что, с ума сошел, Дивиник? Раз Лидия тебе ничего не сказала, ты решил, что это сделаю я? Оставь меня в покое! Нет, определенно меня эти семейные дела сведут в могилу!

С этими словами она упала навзничь и зарыдала, захлебываясь слезами. Ошеломленный Клод попятился, освободив место для Кейт, которая тут же бросилась к матери. Оставив осуждающий взгляд кузины без внимания, Клод быстро вышел из гостиной, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Черт бы побрал эту графиню! Ясно, что от тети Сильвии он ничего не узнает. Вне себя от гнева, Клод быстро шагал по широкому коридору в сторону библиотеки. Кузена он нашел в удобном кожаном кресле в самом дальнем углу комнаты.

— Ну что ты от меня хочешь? нетерпеливо проговорил Ралф, с сожалением откладывая книгу, которую увлеченно читал. — И не заставляй меня расспрашивать мою больную мать об этой тайне!

— Не волнуйся, я здесь не за этим, — сказал Клод, прислонившись к книжной полке.

— А зачем тогда?

— Я хотел бы взглянуть на ваш семейный архив.

Они вместе достали коробки с бумагами покойного барона Ротли.

— Право же, не знаю, что тут можно найти? — ворчал Ралф. — Здесь почти ничего нет, но письма и счета, пожалуй, сохранились.

— Письма? Вот с них и начнем, — сгорая от нетерпения, заявил Клод.

Письма и счета были сложены вперемешку, и братьям приходилось просматривать каждый пожелтевший лист бумаги. Ралф позвонил в колокольчик Тафтону, чтобы тот принес вино и закуски в комнату, которую Ралф называл своим кабинетом.

Два молодых человека перелистывали пожелтевшие страницы с выцветшими чернилами, и чем выше становилась кипа просмотренных документов и писем, тем меньше мадеры оставалось в графине. Просмотр бумаг ничего не дал, и Клода это очень огорчило. В конце концов они обнаружили несколько адресатов, о которых Ралф почти ничего не знал.

— Как бы там ни было, я возьму эти адреса, — сказал Клод. — Я напишу им.

— Предоставь это мне, — возразил кузен, перегнувшись через стол. — Я найду какой-нибудь повод и напишу им письма. Когда завяжется переписка, я спрошу у них о Мерриках. Если они были знакомы с ними, мы наверняка сможем кое-что узнать.

Клод поблагодарил кузена и стал расспрашивать его о дяде Хевершеме, которого тоже решил навестить.

Когда Клод вернулся в Шиллингфорд-Мейнор, он подробно рассказал обо всем Китти и был удивлен, что она не задала ни одного вопроса. Она только сказала, что когда-нибудь эта тайна будет раскрыта, раньше или позже — как уж получится. Клод заметил, что Китти была подчеркнуто сдержанна и молчалива.

Он краем глаза наблюдал за ней во время ужина и заметил, что она чем-то обеспокоена. Ему вдруг захотелось протянуть к ней руки... исключительно чтобы поддержать ее и успокоить. Он вспомнил, как она испугалась, когда он пришел к ней в спальню. Но потом она преодолела страх и ответила ему взаимностью...

Не наведаться ли ему в ее спальню еще раз? Нет, он не будет рисковать.

На следующее утро Клод поехал в Эшбери-Парк.

Когда он появился утром в доме дяди, мистер Хевершем пришел в неописуемую ярость.

— Какого черта ты собрался меня допрашивать, Дивиник? Неужели ты думаешь, что я проболтаюсь, несмотря на обещание, данное твоей матери?

— А, так вам все известно! — воскликнул Клод с радостными нотками в голосе.

Мистер Хевершем, дородный седовласый мужчина, выглядел не на шутку встревоженным.

Глядя на старика, Клод чуть было не расчувствовался. Только что красное от гнева, теперь лицо его стало землисто-серым. И эти дрожащие руки... Хевершем подошел к столу и налил себе стакан вина. Выпив его залпом, он обернулся:

— Стаканчик вина?

— Благодарю вас, сэр, нет.

— Единственное, что я могу сказать тебе, — начал дядя, глядя на стакан с темно-красным вином, — что то, до чего ты докапываешься, касается каждого из нас. — Он взглянул на Клода с нескрываемым вызовом. — Не наделай ошибок, мальчик.