Андрей Шляхов - Петр Чайковский. Бумажная любовь

Я рад, что именно теперь, когда уже Вы не можете делиться со мной Вашими средствами, я могу во всей силе высказать мою безграничную, горячую, совершенно не поддающуюся словесному выражению благодарность. Вы, вероятно, и сами не подозреваете всю неизмеримость благодеяния Вашего! Иначе Вам бы не пришло в голову, что теперь, когда Вы стали бедны, я буду вспоминать о Вас иногда!!!! Без всякого преувеличения я могу сказать, что я Вас не забывал и не забуду никогда и ни на единую минуту, ибо мысль моя, когда я думаю о себе, всегда и неизбежно наталкивается на Вас.

Горячо целую Ваши руки и прошу раз навсегда знать, что никто больше меня не сочувствует и не разделяет всех Ваших горестей…»

Впервые за последнее время баронесса фон Мекк почувствовала себя счастливой.

Неужели она сможет и дальше переписываться с ним?

С упоением ждать писем, обстоятельно отвечать на них… Чувствовать незримое присутствие друга… И, быть может, дела еще пойдут на лад и она снова станет полезной ему? Чем черт не шутит.

Но засела в душе, засвербела где-то мысль — если его доходы и впрямь сильно увеличились, и будут постоянно увеличиваться, то почему он сам не отказался от се пособия? Благородный поступок ее требовал благородного отношения.

Они были совершенно разными людьми, может быть., поэтому им было так интересно переписываться друг с другом. Надежда Филаретовна не могла попять, что у Чайковского деньги всегда утекали между пальцев. Композитор относился к презренному металлу совсем не так серьезно, как баронесса.

…Юлия избегала встречаться с ней взглядом. Значит — привезла очередные дурные вести.

— Прошу тебя, Юленька, выкладывай все сразу, — попросила она. — Я же вижу, что тебе есть, что сказать…

— Хочется чаю, — Юлия нервно передернула плечами. — Замерзла вся.

День сегодня выдался ненастный. Лило как из ведра, да еще порывами налетал холодный ветер.

Купчую подписали три дня назад, деньги ей были выплачены сразу же по подписании, как она и просила. В доме № 12 на Рождественском бульваре Надежда Филаретовна доживала последние дни. По уговору с новым владельцем, известным доктором Захаровым, она могла оставаться здесь не более двух недель, но намеревалась съехать раньше. Осталось только окончательно определиться с местом постоянного жительства.

Одна из двух избежавших расчета горничных накрыла стол в малой гостиной. Она пила чай молча, на Юлию не смотрела — наблюдала за пляской огня в камине.

В детстве она часами могла смотреть на огонь, выжидая, когда в нем покажется волшебная огненная саламандра — отец был большой любитель всяческих сказок, легенд и преданий и с удовольствием рассказывал их своим детям.

Саламандру она высматривала не просто так, а со смыслом. Отец утверждал, что эта ящерица служит вестником счастья, правда руками ее хватать не советовал.

— Я ее кочергой! — горячился брат Владимир.

— Не вздумай! — серьезно предостерегал отец. — Саламандра обидится и сожжет тебя.

Владимира сожгла страсть к вину. Известие о его смерти она получила в середине нынешнего лета. Не расстроилась, не всплакнула — непутевый брат давно стал для нее чужим, совершенно посторонним человеком.

Правда, надо отдать Владимиру должное, он ни разу в жизни не просил у нее денег. Интересно — почему? Считал зазорным? Боялся, что откажет? Не мог поступиться гордостью? Теперь ей уже не узнать ответа. Да и не важно.

Если бы Владимир пораньше расстался с холостяцкой жизнью, его судьба могла сложиться иначе. Женское общество облагораживает мужчин, это неоспоримый факт. Но, к сожалению, брат женился очень поздно, в прошлом году, когда никто уже не в силах был отвратить его от пьянства и наставить на истинный путь.

Бедный папа, он так радовался детским успехам Владимира. Предсказывал ему большое будущее, грандиозную карьеру. Ею он никогда так не восхищался, но зато мнением ее очень дорожил, что да, то да.

Все-таки безумно жаль покидать этот дом, в котором все было устроено так, как ей хотелось. Но содержание его обходится недешево, да и вырученные деньги оказались весьма кстати — удастся погасить большую часть Колиных долгов.

Коля не хотел брать этих денег, но она была непреклонна, и ему пришлось согласиться. С условием, что он вернет ей долг после продажи Копылова.

Он все тот же наивный мальчик — верит, что его злосчастное имение можно продать с выгодой. Не понимает или же не хочет понимать, как в действительности обстоит дело.

Вряд ли ему удастся выручить за Копылов сумму, хотя бы равную стоимости дома на Рождественском бульваре.

К черту Копылов, не хочется больше думать о нем!

Лучше смотреть на огонь. Вдруг саламандре надоест прятаться? Ей сейчас так нужен какой-нибудь хороший знак, какое-нибудь счастливое знамение…

— Как себя чувствует Владислав? — спросила она, когда молчать надоело.

— Спасибо, хорошо, — ответила Юлия. — Катар на время оставил его в покое, и он радуется жизни, словно ребенок.

Пахульский всегда умел радоваться жизни. Весьма ценное качество и, увы, очень редко встречающееся в людях. Юлии с ним было хорошо.

— Почему же Владислав не приехал с тобой? — удивилась баронесса. — Он чем-то занят?

Обычно Юлия приезжала к ней вместе с мужем.

— Я намеренно явилась к тебе без него, — ответила Юлия. — Так надо.

Снова молчание. Сколько же можно!

— Может, хватит намеков? — баронесса фон Мекк нахмурилась. — Я тебе не гимназистка, чтобы меня интриговать. Говори, если тебе есть что сказать!

— Есть, — подтвердила Юлия. — Я хотела…

— Ну же!

— Новости таковы, мама! Владислав вчера вечером неожиданно разоткровенничался и рассказал мне очень много неожиданного о лучшем из твоих друзей…

«Милостивый государь Петр Ильич!

Надо Вам сказать, что я не умею отделять музыканта от человека, и даже в нем, в служителе такого высокого искусства, я еще более, чем в других людях, ожидаю и желаю тех человеческих свойств, которым поклоняюсь. Если же, напротив, в музыканте нет человека, то его сочинения, чем лучше они в музыкальном отношении, тем больше производят на меня впечатление обмана, лицемерия и желания эксплуатировать наивных людей.

На днях из случайного разговора я узнала об Вас много недостойного. Об Вас насказали мне таких ужасов, что я пришла в отчаяние. Это отзывы наших друзей, а им можно верить. Поверьте мне на слово, что как бы я ни любила кого-нибудь, но никогда не бываю ослеплена. Вследствие открывшихся обстоятельств, забудьте, Петр Ильич, Ваше знакомство со мной.

Я сегодня не в состоянии говорить в мажорном тоне. Извините меня, Петр Ильич, за все мои выражения, слезы подступают к горлу. Мне очень больно, Петр Ильич, сердце как будто перестает биться, и хочется умереть, ведь мы с Вами навеки расстаемся.