Елена Арсеньева - Несбывшаяся любовь императора

– А на это он может обидеться, – неуступчиво буркнула Наденька.

Кравецкий продолжал спрашивать, однако без толку. Обидевшись, он начал подниматься с кровати, ворча:

– Коли так, вы меня больше не увидите, Надежда Васильевна. Ищите новых восхвалителей вашего таланта! Не сомневаюсь, что вы легко отыщете их с помощью этого господина – как его там – Крутицкого, с которым расплачивались, конечно, той же монетой, что и со мной!

Наденька бурно разрыдалась от обиды. Прежде всего она обиделась на то, что Кравецкий угадал: она расплатилась с чиновником дирекции Императорских театров той же монетой, что и с ним. Но толку с того пока особого не было, кроме постоянных обещаний смести с пути эту Асенкову. Дело сие так и не сдвигалось с мертвой точки: Крутицкий нехотя обмолвился, что у Варвары Николаевны появился при дворе какой-то защитник, который пресекает все попытки преградить ей путь к славе. Возможно, это все же император? Неужели он просто при императрице и зрителях делал вид, что недоволен явным заигрыванием? Тогда Наденька повела себя очень глупо, приняв сторону Раиски и выступив против Вари…

Она испугалась и решила все же открыть Кравецкому истину. Он один может ее защитить, больше некому!

– Ну ладно, – проговорила она с таким выражением, словно каждое слово обжигало ей язык. – Когда отыграли «Эсмеральду» – ну, вы помните, как это было и что выделывала Асенкова на сцене, – и актеры разошлись по уборным, у Варьки сделалась истерика. Ведь император не участвовал в общей овации и даже перестал улыбаться. Она рыдала в своей уборной и проклинала себя за то, что вела себя нескромно, оскорбив государя своей любовью. А ее горничная Раиска стала ее утешать и твердить, что ей нужно только проявить терпение, что нечего отчаиваться, потому что государь не мог поступить иначе при жене, которую он всячески оберегает, стараясь, чтобы до нее не дошли даже отдаленные слухи о его похождениях, а главное – о внебрачных детях.

– Что?! – воскликнул потрясенный Кравецкий. – Какие еще внебрачные дети? Откуда вы это взяли? Вы что, были при этом разговоре?!

– Ну как я могла оказаться в уборной у Асенковой? – обиделась Наденька. – Об этом мне потом уже рассказала Раиска. Ну так вот, Асенкова в ответ на ее слова страшно рассердилась и обвинила ее в клевете. Раиска стала кричать, что ей все известно доподлинно, потому что она служила несколько лет назад у графа Петра Андреевича Клейнмихеля, вернее, у его супруги, Клеопатры Петровны.

Всю свою карьеру он сделал благодаря родству с фрейлиной Варварой Аркадьевной Нелидовой, императорской фавориткой. Родная сестра его жены была замужем за братом Нелидовой, оттого они и вошли в доверие государю. Всем известно, что у графа Клейнмихеля от второго брака пятеро сыновей и три дочери, хотя первая жена разошлась с ним из-за того, что Петр Андреевич оказался бесплодным. Он просто-напросто выручает государя из затруднительных положений! Когда очередная любовница императора оказывается в положении, то графиня Клеопатра Петровна Клейнмихель притворяется беременной: на талию да живот подкладывает подушечки и пояса до тех пор, пока не происходят роды у императорской фаворитки. Тогда и Клеопатра Петровна оповещает о том, что родила, и предъявляет всему свету очередного ребенка, давая ему фамилию мужа. И все в доме, вся прислуга знает, чьи это дети. Клейнмихели всех слуг застращали, однако Раиска не из пугливых. Она из этого дома сбежала и молчала до поры, но правду не скроешь!

– Тут Асенкова, – продолжала рассказывать Наденька, – снова впала в истерику, набросилась на Раиску с кулаками и вытолкала ее, крича, что у нее грязный язык, что она не позволит говорить такого о возлюбленном государе и выгоняет ее взашей со службы. Та выскочила за дверь и налетела на меня. Я как раз проходила мимо, – сочла нужным пояснить Наденька, потупясь, – и слышала последние слова…

Кравецкий понял это как признание в том, что она стояла под дверью и подслушивала, но вдаваться в подробности не стал.

– А надо сказать, что если я в чем-то и завидовала Асенковой, то именно в том, что ей служила Раиска, – сказала Наденька, и Кравецкий мысленно продолжил: «Не считая красоты, таланта, славы и удачи», но снова счел за благо промолчать. – Она даст фору любому французскому куаферу. Это ведь Раиска посоветовала, чтобы Асенкова продолжала носить только гладко причесанные волосы с небольшими буклями на ушах, потому что это ей идет больше всех новомодных накладок и шиньонов.

«Ага, – смекнул Кравецкий, – вот откуда идет пристрастие самой Наденьки и прочих молодых актрис к этой совсем уж немодной прическе, вот почему они не делают пышных кудрей, которыми сейчас увлечены все светские дамы! Они пытаются подражать Асенковой! А эта девушка даже не знает, что изменила моду… Вернее, ее изменила опасная сплетница Раиска».

– Так, значит, бывшая субретка Асенковой теперь служит у вас? – уточнил Кравецкий.

– Да, – гордо кивнула Наденька. – И Асенкова, конечно, захлебывается от злости, но ничего не может поделать, потому что Раиска к ней ни за что не вернется, она теперь ее ненавидит и готова на все, чтобы ей навредить.

– Неужели на все? – задумчиво проговорил Кравецкий, решив, что Бог или дьявол – он пока еще точно не знал – в лице этой Раиски послал им с Наденькой очень ценную союзницу. Она, пожалуй, способна ему помочь исполнить тот план, который сложился у него в голове, вернее, в голове у одной очень странной и, пожалуй, страшной дамы…

Эта дама недавно прислала Кравецкому письмо, в котором настоятельно просила встречи. Он сначала решил, что еще одна актриса-неудачница просит создать ей имя. Но каково же было его изумление, когда карета с мрачным кучером, ожидавшая в условленном месте, привезла его в богатый дом, уединенно стоящий напротив Армянской церкви. Его встретила дама в черном – удивительно красивая, которую Кравецкий, бывший человеком приметливым, уже видел в театре, причем нередко. Она была всегда в сером, как будто исполняла последний срок траура, однако теперь у нее был траур полный, да и дом был скучно убран черным крепом.

Оказывается, месяц назад эта дама, Наталья Васильевна Шумилова, похоронила мужа. Видимо, месяц вдовства оказался слишком долгим сроком для нее, потому что она сразу начала делать Кравецкому такие авансы, бросать на него такие томные взгляды, что он почти не сомневался в том, где проведет эту ночь. И если он еще чего-то не мог понять, то лишь того, зачем он, человек невзрачный, понадобился этой красавице.

Наконец Наталья Васильевна открыла карты, и Кравецкий подумал, что давно так не удивлялся – ведь Наталье Васильевне нужно было погубить актрису Асенкову. Она жаждала ее позора, низвержения со сценического Олимпа, а затем и смерти и за исполнение этих своих желаний готова была очень хорошо заплатить.