Джейн Гуджер - Идеальная жена

— Я могу спасти «Морской Утес».

Артур дернул подбородком, его глаза гневно сверкнули.

— Я не хочу, чтобы он был спасен.

Генри так сильно сжал челюсти, что скрипнули зубы.

— Тогда продай его. Пусть принесет хоть какую-то пользу.

— Ты чересчур сентиментален, Генри. Это еще одна твоя слабость, — сказал дед, прозрачно намекая, что у Генри этих слабостей пруд пруди.

На мгновение Генри представил, как он смыкает руки на шее старика, сжимает горло и выдавливает из него жизнь. Вместо этого он сказал:

— Мать и отец любили «Морской Утес». Они были счастливы там. И захотели бы спасти его.

— Никто никогда не был там счастлив, — фыркнул дед. — Мне следовало снести этот дом еще много лет тому назад.

— Почему же ты этого не сделал? — закричал Генри. Казалось, в жилах у него пульсирует гнев. — Почему ты позволяешь ему гнить на этой скале? Ты просто жестокий и мстительный старик, обвиняющий дом в своей собственной трагедии. Запомни хорошенько мои слова, дед. Я спасу «Морской Утес», даже если это будет последнее, что я смогу сделать в этой жизни.

Артур судорожно хватал воздух ртом, его лицо побагровело, жилы на шее вздулись.

— Этот дом… — Он задохнулся, потянулся руками к галстуку. — Этот дом…

Встревоженный Генри наклонился к деду, оттолкнул трясущиеся руки старика, торопливо распустил узел галстука, расстегнул воротник сорочки и бросился было на поиски Вильямсона.

— Ему стало плохо, наверное, нужно лекарство, — взволнованно сообщил он секретарю.

— Со мной все в порядке. — Артуру удалось произнести эти слова вполне спокойно, и Генри, обернувшись, удивился тому, что дед и в самом деле выглядит нормально. Или, по крайней мере, ему уже не угрожала опасность немедленной смерти…

Генри вдруг почувствовал глубокое раскаяние. Он подошел к инвалидному креслу деда и опустился рядом с ним на колени.

— Я больше не буду спорить с тобой, дедушка. Я и приехал не с тем, чтобы спорить. Я хочу сказать тебе, что намерен спасти «Морской Утес» любой ценой.

— «Морской Утес» — мой. — Казалось, только этот факт и успокаивает старика.

— У меня есть еще один способ получить наследство, и тебе об этом хорошо известно.

Генри встал, опираясь кулаком о стол, и четко объяснил, каким именно способом он собирается получить деньги, принадлежащие ему по праву. Было ясно, что дед старательно делает вид, что его не трогают слова внука. И Генри принял бы за чистую монету эту видимость безразличия, если бы не заметил, что старик непроизвольно сжимает кулаки.

— Не будь идиотом, — отрезал Артур. — Возможно, я и прикован к этому городскому дому двенадцать месяцев в году, но я точно знаю, что ты ни за кем серьезно не ухаживаешь. Может быть, ты планируешь нанять актрису, чтобы она сыграла роль твоей жены?

— У меня есть девушка на примете. Она согласится выйти за меня замуж.

— Кто? — хмыкнул Артур. — Какая-нибудь несчастная уродливая старая дева?

Генри вспыхнул: выпад деда попал точно в цель.

— Ей всего лишь двадцать один год.

Победно хлопнув ладонью по подлокотнику кресла, Артур воскликнул:

— Я так и знал! Кто эта несчастная?

— Энн Фостер.

Артур в задумчивости сдвинул свои кустистые брови. Он давно уже удалился от общества, и Генри рассчитывал, что дед не знает Энн. Но он ошибался.

— Это та толстушка? Ради Господа Бога, Генри, ты мог бы выбрать кого-нибудь получше. Неужели «Морской Утес» заслуживает того, чтобы ты пожертвовал ради него жизнью, приковав себя навсегда к этой уродине?

Затем выражение недоумения исчезло с лица Артура, сменившись подозрением.

— А ведь ты и не собираешься быть прикованным к ней всю жизнь, не так ли, мой мальчик? Поэтому ты и выбрал ее. — Казалось, эта мысль привела его в восторг.

Лицо Генри окаменело.

— Как я уже сказал, я сделаю все что угодно ради спасения «Морского Утеса». Даже женюсь на уродине.

Дед закрыл глаза и так долго не открывал их, что Генри показалось, будто старик уснул. Когда Артур, в конце концов, поднял веки, Генри увидел на лице деда совершенно новое, невиданное прежде выражение. Это было лицо человека, потерпевшего поражение.

— Ты больше похож на своего отца, чем я полагал прежде.

Глаза Генри засверкали от нового приступа гнева, и он сказал:

— Не думай, что ты можешь оскорбить меня сравнением с моим отцом.

На лице деда появилась мягкая улыбка.

— Я и не собирался оскорблять тебя. Я хотел сделать тебе комплимент. Самый большой из всех возможных.

Генри резко отвернулся, желая скрыть замешательство. — Я знаю, что ты думаешь о моем отце.

— Ты уверен?

— Я не намерен сейчас обсуждать этот вопрос. Желаю тебе хорошо провести день, дедушка. Следующим поводом для моего приезда к тебе будет подписание бумаг о вступлении в права наследства. До свидания.

Генри двинулся к выходу из кабинета.

— Не думай, что все у тебя получится так легко, Генри, — предостерег его дед.

Генри повернулся с торжествующим видом.

— Условия, при которых собственность и деньги моего отца станут моими, оговорены достаточно четко. Не желая отдать мне столь незначительную часть наследства, ты толкаешь меня на крайние меры.

Артур грохнул кулаком по подлокотнику.

— Этого я не допущу! — закричал он, утратив над собой контроль. Солнце вновь светило старику в спину, не давая Генри возможности увидеть выражения бешенства на лице деда.

— У тебя нет выбора, дед. Никакого выбора.

Он вышел из комнаты, кивнув Вильямсону, который тут же кинулся к Артуру.

Закрывая за собой дверь, Генри услышал сердитые крики и спокойный голос Вильямсона, старавшегося успокоить разбушевавшегося старика. Генри рассмеялся. Победа впервые осталась за ним. Насвистывая, он вышел из дома и влился в оживленную толпу людей, фланирующих по Пятой Авеню.

Артур постепенно успокаивался, и хотя все его тело еще сотрясалось от бессильной ярости, он достаточно твердо приказал:

— Сейчас же принесите сюда мой дневник.

Пришло время рассказать Генри правду о его родителях и о той ужасной тайне, которую хранит в своих стенах «Морской Утес». Уже несколько месяцев Артур чувствовал, что смерть подбирается к нему все ближе и ближе, и боялся неизбежного конца почти так же сильно, как и необходимости открыть Генри страшную правду. Но он не может позволить внуку самостоятельно обнаружить истинную причину, по которой он не отдает ему «Морской Утес». В тысячный раз он проклинал свою глупость и немощность, помешавшие принять необходимые меры еще много лет тому назад.

Вильямсон принес письменные принадлежности и дневник, куда он под диктовку заносил воспоминания своего хозяина. Верный слуга и близкий друг, Вильямсон скоро останется единственным, кто знает об ужасных событиях, произошедших в «Морском Утесе» пятнадцать лет назад. Заняв привычное место у сверкающего полированной поверхностью письменного стола, он приготовил перо.