Дженнифер Хеймор - Герцог и служанка

Бекки, должно быть, уже получила обгоревшие письма. Не слишком ли поздно это случилось? Вдруг Гаррет уже женился на Жоэль?

У Кейт потяжелели веки, и она позволила им закрыться. Не имеет значения, женился он или нет. Хватит уже о нем думать. Женатый или холостой, он навсегда для нее потерян. Ее жизнь вернулась на круги своя: она здесь, в Дебюсси-Мэноре, с матерью и Реджи.

— Кэтти? — Слабый голосок Реджи просочился сквозь дверь.

Кейт тут же выпрямилась и вошла в комнату.

Реджи посмотрел на нее, и она увидела, что глаза его по-прежнему темные и серьезные, но лихорадочный блеск ушел. Он сбросил одеяла, и пот ручейками струился по его лицу, промокшая рубашка прилипала к груди.

— О, Реджи… — Кейт положила руку на его влажный прохладный лоб и едва не разрыдалась от облегчения. — Милый мой, тебе лучше?

Он кивнул:

— Чуть-чуть. Я хочу есть.

Кейт закрыла глаза. «Слава тебе Господи!»

Прошло еще два дня, прежде чем Кейт решилась оставить Реджи одного. Она планировала убраться в домике Берти, закрыть его на зиму и взять сюда грязное белье, чтобы перестирать. Она слишком долго это откладывала. Кейт надевала варежки, а Реджи, устроившийся в кресле у камина, поднял на нее глаза:

— Кэтти, я сегодня хорошо себя чувствую. Можно мне с тобой?

— Нет, Реджи, — серьезно ответила она. — Я ненадолго. И не хочу, чтобы ты ходил по холоду. Еще прошло мало времени.

Его полночи мучил сухой кашель, и мысль о том, что болезнь может вернуться, рождала в Кейт сильнейший страх. Она разгладила юбки зеленого платья, в пятнах от золы и пыли после последнего визита в домик Берти. Сегодня, закончив дела, она проглотит остатки гордости и напишет Бекки, попросит ее взять Реджи на недельку-другую. Колтон-Хаус, кажется, единственное лекарство, способное его по-настоящему исцелить.

— Ну, Кэтти-и-и… — захныкал Реджи.

Кейт взирала на него в немом изумлении. Как это возможно? Чтобы ее послушный, молчаливый брат с ней спорил?

— Я хочу пойти с тобой! — Он топнул ногой. — Я устал тут сидеть!

— Нет.

Он схватил книжку, лежавшую у него на коленях, и со всей силы швырнул в стену. Книга упала на пол и жалобно зашуршала страницами.

Кейт разинула рот от удивления.

— Реджинальд Фиск! Ты что творишь?

— Я хочу с тобой!

— Тебе нельзя, и точка.

Кейт недоумевала, откуда взялось это поведение. Может, от одиночества, от тоски по Колтон-Хаусу? А может, он просто взрослеет и проявляет склонность к таким вспышкам?

Она встала на колени перед его креслом.

— Хороший мой, я вернусь засветло, и мы сыграем в нарды, ладно?

По его щеке покатилась слезинка.

— Но я хочу с тобой пойти.

Она обняла его и прижала к себе, хоть он поначалу и сопротивлялся.

— Реджи, тебе нельзя. Сейчас слишком холодно, у тебя опять грудь заболит.

— Но я хочу! — Еще две слезинки.

— Тс-с, милый мой. Я знаю. Я все понимаю, Реджи. — Она гладила его по спине, лаская и утешая. В Колтон-Хаусе он был таким здоровым, таким счастливым. В последние дни там она разрешала ему гулять помногу часов подряд и нисколько не боялась, что его настигнет приступ кашля или астмы.

Когда его слезы стихли, она поцеловала его в щеку и встала.

— Если я не выйду в ближайшее время, то не успею вернуться до темноты, и тогда мы вообще не сможем поиграть в нарды, — серьезно сказала она.

Он не ответил, с несчастным видом глядя на книжку на полу. Она подняла ее и протянула ему:

— Вот, дочитай пока. Мама скоро спустится. — Она снова поцеловала его в щеку. — Будь хорошим мальчиком.

— Да, Кэтти, — ответил он, все еще избегая ее взгляда.

В этот момент в кухню вошла мать. Она хмурилась, и от этого морщины на лбу виднелись еще отчетливее.

— Что за шум?

— Ничего особенного. Реджи просто расстроился, но все уже в порядке.

Он отложил книгу, подпер щеку кулачком и печально уставился в камин. Мать посмотрела на него и махнула Кейт рукой:

— Кэтрин, зайдем на минутку в кладовую.

— Да, мама.

Кейт пошла вслед за матерью в маленькую пустую комнату за кухней. Она помнила туши коров и баранов и ощипанную птицу, которые вечно висели здесь на крюках, и вздрогнула. Теперь в кладовой было чисто и пусто, но все равно в воздухе чувствовался легкий запах сырого мяса, и Кейт по старой привычке избегала эту маленькую, без окон, комнатушку.

Мать велела Кейт закрыть за собой дверь. Та подчинилась и с явным любопытством поглядела на мать: к чему такие тайны? Мать с улыбкой сняла с полки средних размеров сверток.

— Это бифштексы.

— Серьезно?

— Сегодня утром заходил мистер Темплтон — вы с Реджинальдом были внизу. — Мать повертела сверток в руках. — Как думаешь, как их приготовить? Я могу их потушить, или испечь пирог с мясом, или просто поджарить на масле.

— Мам, что до меня, то все одинаково вкусно, — тихо ответила Кейт.

Мистер Темплтон, вдовствующий мясник из Кенилуорта, частенько заглядывал к матери. Кейт он нравился: добродушный, румяный старик из тех, что с радостью качают на коленях таких же румяненьких внуков. Дружелюбный и отзывчивый — прекрасный контраст к строгому характеру матери, — он всегда по-доброму обращался с Реджи.

Мать посмотрела на нее с тревогой, и у Кейт упало сердце.

— Ты не для этого меня сюда позвала, так?

— Так. — Мать снова отвернулась и взяла что-то с разделочного стола. — Мистер Темплтон и почту принес. Тебе письмо из Йоркшира.

Сердце Кейт забилось быстрее, но когда она увидела, что печать сорвана, грудь сдавило, как в железных тисках.

— Ты его вскрыла, — ровным тоном сказала она. — Ты его читала.

Мать сердито вздохнула:

— Не смотри на меня так, девочка. Дело в том, что я за тебя беспокоюсь. Я не знаю, что с тобой приключилось в Йоркшире, и раз уж ты не желаешь мне ничего рассказывать…

— Тебе никто не давал права читать мои письма!

У матери задрожали крылья носа.

— Ты моя дочь. Мое дитя. Я за тебя отвечаю.

Кейт вырвала письмо у матери из рук и, увидев цветистый почерк Бекки, прижала к груди.

— Оно мое. Оно принадлежит мне, и только мне.

— Я сделала это ради твоего же блага, Кэтрин.

— Ты ничего не делаешь ради моего блага! Тебе все равно!

— Как ты можешь говорить такие вещи?

— Ты пыталась убить меня кочергой!

Мать попятилась, пока не наткнулась на край столешницы.

— Я никогда бы не причинила тебе вреда. — Ее голос звенел от напряжения. — Ты моя дочь. Моя единственная дочь.

Кейт с трудом удерживалась от ядовитых, злых слов, которые готовы были сорваться с языка. Она слишком была рассержена, чтобы судить здраво. Пальцы, сжимавшие гладкую почтовую бумагу, дрожали.

Прижимая письмо к груди, как величайшую драгоценность на свете, Кейт все-таки справилась с собой. Ее дорогая подруга Бекки наконец-то написала. Что там, в этом письме? Получили ли они письма Уилли? Успела ли Кейт до свадьбы Гаррета и Жоэль?