Ольга Лебедева - Роковые письма

Фрося, по-своему истолковав Машину улыбчивость, что-то довольно пробурчала и отправилась за петрушкой и базиликом — салаты расписывать.

— Что твой Птициан, право слово!

И вот наконец гость поднимается на крыльцо!

Маменька, Анна Григорьевна, с симпатией оглядела мундир капитана, особо отметив тщательнейшим образом начищенные, до зеркального блеска, щеголеватые сапожки с модными узкими носами.

— Добро пожаловать, Владимир Михайлович! — радушно приветствовали они с Петром Викентьевичем гостя после недолгих, но вполне обстоятельных представлений. — Давайте-ка с морозу да ветру сразу к столу. Откушайте, что Бог послал, а то какая ж приятственность в беседе на голодный желудок-то?

— Надеюсь, вас по дороге не перехватили разбойники князя Кучеревского? — с тревогою осведомилась Анна Григорьевна.

— Нет, — совершенно искренне удивился Решетников, на ходу приглаживая растрепавшиеся от быстрой езды волосы. — А что, у вас в уезде шалят? Кто ж такие будут?

— Известное дело, — свойски похлопывая гостя по плечу и усаживая поближе к заветному лафитничку в морозных узорах, сообщил глава семьи. — Неуемный нрав пана Кучеревского всей округе очень даже распрекрасно известен.

— Злодей? — ахнул капитан и бросил лукавый взгляд на Машу. Мол, как же это вы тут без меня управляетесь?

— Если бы, — покачал головой Петр Викентьевич, тоже пряча в уголках рта легкую усмешку. — Замечательнейший человек: и заслуги перед государем в прошлом имеются, и авторитет, каких мало. А вот ведь через свой неуемный нрав истинным разбойником сделался.

— Через утробу, папенька, — хихикнула Маша.

Ее усадили напротив капитана, и девушка нет-нет да и посматривала на гостя. Ведь, как ни крути, а Решетников был ее избавителем, хоть и нечаянным, про что и вовсе не ведал.

— Это уж точно, — согласился инженер. И поднял тяжелую рюмку толстого богемского стекла.

Чокнулись за знакомство, после чего воздали должное кулинарному искусству Фроси. А затем инженер по просьбе гостя рассказал об их удивительном соседе.

Колоритнейшая фигура был этот польский князь Кучеревский. И стать бы ему непременно уездным предводителем дворянства взамен милейшего, но безвольного и апатичного Спицына, если бы не одна, но пламенная страсть потомственного шляхтича. Пуще всего на свете старый князь обожал принимать гостей. Потчевал так, что насилу из-за стола уводили под белы руки, так еще норовил задержать, погостить оставить. Княжеские слуги распрягали коней незадачливых путешественников, разбирали экипажи, только что рук не вязали.

Но зимой мало кто проезжал в здешних лесах, разве что редкие железнодорожные пассажиры. Изнывающий от скуки и неудовлетворенного инстинкта гостеприимства, Кучеревский рассылал своих холопов, детин дюжих и немногословных, по всем дорожным заставам и перекресткам со строгим наказом. Как только на дороге появится путник, происходящий из благородного сословия, без разговоров хватать и везти в княжеское имение Комаровку для угощения и обильных возлияний, до которых Кучеревский также был большой охотник.

— И нигде на него не найти управы, — сокрушенно покачал головой инженер. Хотя по лицу Петра Викентьевича, с которого по-прежнему не сходила ироническая усмешка, трудно было поверить в искренность его переживаний.

Что же до Маши, то девушка откровенно веселилась, слушая рассказы папеньки о князе-разбойнике.

— Когда он все-таки отпустил восвояси помещика Николаева, бедному Кирилле Игнатьичу пришлось вызывать лекаря. Не к столу будь сказано…

Инженер прикрыл ладонью рот, но его глаза смеялись.

— …жесточайшее несварение желудка приключилось. С тех пор Кирилла Игнатьич объезжает владения князя Кучеревского за версту. А то и за две!

— А батюшка Кондратий даже хотел предать князя анафеме! — хихикнула Маша. — После того как его самого в гостях у князя чуть кондрашка не хватила.

— Маша! — укоризненно воскликнула Анна Григорьевна. — Разве можно говорить о таком за столом? Того и гляди, у Владимира Михайловича пропадет аппетит от твоих моветонных словечек. Разве ж можно говорить под руку?

— Под руку нельзя, а вот под утробу — отчего ж? — рассмеялся инженер. — Ну-с, любезнейший Владимир Михайлович, значит — со здоровьицем?

— С превеликим удовольствием. И за приятное знакомство, — живо откликнулся Решетников. — Что же касается утробы, то у военного человека она луженая. Как и глотка у иных генералов.

— Э нет, встреча со знакомством отдельного приступа требуют, — возразил инженер, многозначительно подвигая к себе запотевший графинчик. — Сие мой фамильный рецепт, так сказать. На можжевеловых веточках настояно. Чудодейственная, я вам скажу, сила. Крепит-с и душу, и тело, равно как и помыслы порождает исключительно благородные.

— А Владимир Михайлович, между прочим, не просто военный, а пограничный страж, — со значением сообщила Маша.

— Ну я-то сразу догадался, еще до твоих слов, — кивнул папенька. И с живым интересом взглянул на капитана.

По всему видать, инженеру давно хотелось увести гостя в свой кабинет, и там, за кофе, коньяками и сигарами предаться увлекательнейшей беседе об особенностях мостостроения, сопротивления твердых и сыпучих материалов, а также градусе искривления рельсов при весенних паводках и сходах грязевых селей с горных террас.

— Слава богу, — тихо молвила маменька и мелко перекрестилась. — Да не оставят нас стражи ни внутренние, ни внешние, ни порубежные. Берегите Россию, Владимир Михайлович, и вам воздастся.

После таких проникновенных слов венское стекло, исполненное чудодейственной можжевеловой, было поднято в благоговейном молчании.

— Угорька, господин капитан, в маринаде, — едва ли не молитвенным тоном призвала гостя хозяйка. — Нашей Фроси собственные экзерсисы, ни в каком столичном ресторане вам таких в жизни не отведать.

Должное угрям было воздано незамедлительно, равно как и рыбным расстегаям, пирожкам с мясом, печенкой и вязигой, в кипящем масле печеным. А еще были салаты всех видов и сортов, новомодные бутерброды-канотье, мясной рулет нежнейшего содержания, паштет из гусиной печенки, страсбургскому ни в чем не уступавший. Вкупе с солеными грибками — маслятами да рыжиками, щукой, выжаренной в сметане, куриными крылышками с аппетитно хрустящей кожицей, розовыми ломтями свежайшего окорока и много чего еще. Так что впору было думать, что вирус опаснейшей болезни гостеприимства, распространяемый по окрестным имениям и усадьбам одиозным князем Кучеревским, уже завелся и в этой уютной усадьбе.

Капитану сидевшему напротив чудесной барышни, часто поглядывавшей на разнежившегося в тепле и холе, можжевеловка развязывала язык и порождала дар красноречия самым чудесным, ненавязчивым образом. Оттого Решетников позволил себе вольность: испросив взглядом разрешения у хозяйки, расстегнул верхнюю пуговицу мундира за столом и весело заметил, обращаясь главным образом к родителям: