Маргерит Кэй - Повеса и наследница

Ее отчаяние пробудило любопытство Николаса. Что бы Серена ни говорила, она явно что-то утаивала. Ее прелестный взгляд был устремлен к нему с мольбой, способной разжалобить самое черствое сердце. Николас мог лишь гадать, какое впечатление на нее могла произвести его благосклонность.

— Возможно, если бы вы рассказали мне чуть больше, это могло бы освежить мою память.

— Это личные документы, не имеющие никакой ценности для других. На них значится имя моего отца.

Само нежелание Серены раскрывать подробности заинтриговало его.

— Каше?

Серена прикусила губу, чувствуя на себе его более проницательный взгляд. Хотя он вел себя раскованно, у нее не оставалось сомнений в том, что Николас Литтон не доверяет ей, и она не могла винить его за это.

— Нет, Каше-Стамп.

— Стамп? В таком случае Каше — фамилия вашего мужа? Мадам, приношу извинения. Наверное, я совсем внимательно ознакомился с вашей визитной карточкой.

— Я не замужем. Моя фамилия тоже Стамп.

— Однако на вашей визитной карточке значится Каше.

— Да, потому что… о боже, какая нелепая ситуация!

Серена рискнула мельком взглянуть на него, на увидела насмешливое выражение лица хозяина и снова опустила голову. Николас Литтон недоверчиво улыбался. Серена держала руки на коленях, нервно сжимая их, что явно говорило о том, как неловко она чувствует себя. Наконец Серена заставила себя посмотреть Николасу в глаза.

— Каше — означает печать. Моя настоящая фамилия — Стамп, хотя я узнала об этом от отца, когда тот лежал на смертном одре. У него было странное чувство юмора.

При этих словах Николас криво усмехнулся:

— Поразительно, на что, оказывается, способны родители перед лицом смерти.

— Простите, я не поняла?

— Я вам сочувствую, мадемуазель, только и всего. Я тоже пережил нечто подобное. Должно быть, это стало для вас полной неожиданностью.

— Это был страшный удар. Отец умер внезапно. Он стал жертвой ограбления. Мне трудно, мне тяжело смириться с этим.

Она умолкла, достала из ридикюля платок и вытерла глаза.

— Простите, я не хотел вас расстраивать, — сказал Николас уже с большим участием. — У вас остались другие родственники?

— Нет. Никого. Нет, насколько я помню. Мама умерла, когда мне было десять лет, меня вырастил папа. Теперь я осталась одна.

— Не верится, что у столь прелестной девушки никого нет. Неужели эти французы совсем ослепли?

— Мистер Литтон, наверное, это потому, что я очень разборчива. Похоже, мы несколько отклонились от сути вопроса.

— Ах да. Суть вопроса. Ваши бумаги. Как долго они хранились у моего отца невостребованными?

— Больше двадцати лет.

— И вы все время знали об этом?

Серена разглядывала свои перчатки.

— Нет. Я узнала об этом только…

— Я угадаю. Видимо, отец рассказал вам о них, лежа на смертном одре.

Она нервно рассмеялась:

— Я понимаю, все это похоже на сказку.

— Вот именно.

— Вижу, вы не верите мне. — «В этом нет ничего удивительного», — подумала она и встала, собираясь уходить. Ей придется идти к адвокату без этих документов. — Я больше не стану отнимать у вас время.

Николас не сомневался, что ее бумаги, если они существовали, были утеряны, но он не собирался так легко отпускать ее. Николас изнывал от страшной скуки, а тут вдруг является столь прекрасное создание! Уверенный вид, приятный голос, хорошие манеры — она выглядела как знатная дама, но его не одурачишь. Ни одна молодая женщина знатного нисхождения не явится к джентльмену без сопровождения. А о том, чтобы позволить себе глазеть на кулачный бой, и говорить нечего. Чем больше Николас смотрел на нее, тем больше убеждался, что надо завоевать ее благосклонность.

— Мадемуазель, да не торопитесь вы так, дайте мне немного подумать. Фамилия вашего отца, его настоящая фамилия, кажется мне знакомой. Вы мне не скажете еще что-нибудь, что могло бы навести меня на след?

Он просто дразнил Серену, затягивая ее визит, чтобы скоротать время, но ее ответ стал для него неожиданностью:

— Последняя летняя роза, цветущая в одиночестве, должна была произнести эти слова, чтобы у вашего отца не возникло сомнений относительно того, кто стоит перед ним. — Серена улыбнулась, невольно реагируя на взрыв хохота Николаса. — Понимаю, сейчас это похоже на фантастическую выдумку.

— Возможно, это выведет нас к чему-нибудь, — сказал Николас, указывая на обшивку.

Он хотел пошутить, так как нисколько не верил рассказу Серены, однако ее реакция заставила его призадуматься.

— Ну, конечно же, — с волнением произнесла она и хлопнула в ладоши. — Тайник. Как здорово, что вы об этом вспомнили!

Длинный локон цвета спелой пшеницы скрыл ресницы Серены и очаровательно устроился на ее щеке. Ее живые глаза засверкали бирюзовым цветом. Серена бесхитростно улыбнулась ему, и он вспомнил прикосновение ее нежных губ. Восхитительно! Она была просто очаровательна, а он и в самом деле изнывал от скуки.

— Разумеется, — тут же подыграл ей Николас, — это разгадка. Почему бы нет? Как-никак этот дом построен в эпоху Тюдоров, он весь утопает в розах. В любой комнате панели украшены розами, не говоря уже о тех, которые вставлены в каменную кладку каминов и даже спрятаны на некоторых предметах старой мебели. Более того, когда дом построили, в нем жила семья, исповедовавшая католицизм. Здесь имеются тайники, секретные ходы, замаскированные двери и все такое. На то, чтобы тщательно обыскать все, могут уйти недели.

— Недели!

«Погоня за миражами с легким флиртом поможет весело провести время», — решил Николас. На этой неделе он собирался уехать в Лондон или на континент, в зависимости от характера вестей, которые он ждал. Он еще окончательно не определился с выбором. Почему бы не пойти навстречу такой обаятельной девушке и некоторое время не заняться простукиванием панелей? Подобная вынужденная близость обязательно принесет желаемые плоды.

— Возможно, на это уйдет несколько дней, если вам поможет тот, кто знает, где искать.

— Вы имеете в виду себя? — робко поинтересовалась Серена.

— Да кого же еще? Однако вам следует иметь в виду, что вы будете разделять общество убийцы.

По сжатым губам и нахмуренным густым черным бровям Серена сразу же догадалась, что он больше не дразнит ее, однако не восприняла его слова серьезно.

— Надеюсь, вы шутите, мистер Литтон.

— Отнюдь нет, уверяю вас, хотя пока я еще не стал настоящим убийцей. Две недели назад я дрался на дуэли. Я был навеселе, а мой противник вел себя очень вызывающе, так что дуэль стала неминуемой.

— Мой отец говаривал, что джентльмену лучше разрешить спор в честном поединке и в трезвом уме, чем в пылу спора пускать в ход кулаки.

— Он рассуждал здраво. Мы так и поступили. Мой противник плохой фехтовальщик, а я, по общему мнению, владею рапирой выше среднего. Я нанес ему укол превентивного свойства. Выпад у меня отлично получился, я угодил ему в плечо и выбил рапиру из его руки. Гарри Анджело, учитель фехтования, похвалил бы меня, однако противника, к сожалению, это лишь разозлило. Я отвернулся, полагая, что поединок закончен. Он поднял свою рапиру и бросился на меня. Мне оставалось лишь защищаться, а поскольку меня застали врасплох, я нанес ему рану, которая может оказаться смертельной. И вот я здесь торчу в глуши и жду, чем все закончится. Я готов бежать от длани закона на континент, если мой соперник отомстит мне, решив умереть, ибо дуэли, как вы знаете, сейчас объявлены вне закона. Так что я весьма рад предоставить себя в ваше распоряжение.