Лора Бекитт - Дикая слива

— Я вам сочувствую…

Мэй мужественно кивнула, а Кун ощутил себя слабым и жалким.

Когда-то он отказался от матери, брата, сестер, а теперь отказывается от этой девушки ради все того же храма богатства и власти выстроенного на костях бедняков.

Человеческие чувства столь же неподвластны реальным законам, как и сны, их мир столь же загадочен, противоречив и непредсказуем. Можно много лет прожить во дворце, каждый день созерцая груды золота и не ощущая никакого трепета. А после случайно увидеть цветущую сливу, и понять, что ты мгновенной покорен ее красотой. И позорно бежать, как, бежит полководец, бросивший армию! А после почувствовать, что любовь, которая зажглась в сердце помимо воли и против разума, властно зовет назад.

С утра в доме стояла страшная суматоха, тогда как пораженная скорбью Мэй застыла, как изваяние. Казалось, сияние, исходившее от ее кожи, погасло, живые, яркие глаза потускнели.

Ши придирчиво проверяла, все ли в порядке, поправляла прическу невесты, складки алого наряда, золотистую бахрому накидки. Комната была завалена свадебными подарками. Лю Фэнь преподнес невесте двадцать кусков первосортного шелка, нефритовые подвески, серьги, драгоценные шпильки для волос и десять коробок имбирного печенья.

Ранним утром в дом пришла специально обученная женщина, которая выщипала на теле Мэй все волосы. Потом невесту заставили съесть шейку и крыло белой курицы и два вареных яйца, чтобы она поскорее порадовала супруга наследником. После чего ее одели и накрасили, как куклу.

В полдень прибыл крытый дорогим сукном свадебный паланкин с кисейными занавесками и рукоятками, увенчанными медными набалдашниками. Мэй должна была ехать в нем в одиночестве. Следом за паланкином шла толпа родственников и гостей со стороны невесты. Где-то на середине пути к ним должны были присоединиться люди Лю Фэня.

На побережье стояла жара, обычная для этого времени года, и город погрузился в сонную тишину. Слепящее солнце отражалось от островерхих крыш домов, окуналось в янтарные воды Жемчужной реки. Долетавший с моря прохладный ветерок не приносил облегчения, и жители Кантона прятались кто где: под шелковыми зонтами, соломенными навесами, в глубине домов. На реке с утра виднелись разноцветные паруса прогулочных лодок.

Без труда вычислив путь брачной процессии, Кун с утра поджидал на дороге.

Поначалу он и не думал отказываться от того, что ему предназначено, из-за какой-то девушки, а потому вчера коротко простился с Мэй и ушел, не собираясь возвращаться. Но вскоре понял, что любовь имеет свои законы, что пишутся не на бумаге, а в сердце, законы; за нарушение которых он будет наказан душевной тоской, потерей смысла жизни и муками совести.

Чуть позже полудня юноша заметил паланкин с плотно задернутыми занавесками, покоившийся на плечах хорошо одетых, сильных носильщиков.

Кун решительно двинулся вперед и, поравнявшись с медленно движущимися носилками, окликнул:

— Мэй!

Заметив странного незнакомца, родственники и свадебные гости засуетились, но среди них не было ни достаточно решительных, ни тем более вооруженных людей.

Между тем занавеска заколебалась, потом отодвинулась, и перед взором Куна предстала выстланная шелком внутренность паланкина с обитыми атласом подушками и увешанная драгоценностями, нарядная, но смертельно бледная невеста.

— Я не хочу, чтобы ты выходила замуж за старика, я хочу, чтобы ты… стала моей женой! — сказал он и подал ей руку.

От него исходило ощущение спокойной, уверенной силы. Его горячий, настойчивый взгляд светился любовью.

Мэй легко спрыгнула на землю, подобрала подол брачного наряда, взяла Куна за руку и бросилась бежать по улице, прочь от кошмаров прошлого, в новую жизнь. В этот судьбоносный миг она не думала и не вспоминала ни о чем, даже о Тао, и не обращала внимания на несущиеся вслед яростные крики.

Кун и Мэй бежали вдоль канала, воды которого отражали небесную синеву. Изящные многоярусные пирамиды пагод возвышались на фоне нежно-розового неба с легкой пеной тающих облаков. На рельефных карнизах сидели сотни птиц; иногда целая стая фонтаном взмывала вверх и беспорядочно кружилась в прозрачном воздухе. Издалека доносился шум моря, такой же вечный, как песнь любви.

Когда они остановились, Кун, не отрываясь, смотрел на гладкое и нежное, как лилия, лицо Мэй, на ее алые полные губы, словно выточенный из нефрита носик, черные как ночь волосы, ласковые, сияющие глаза. Яркие праздничные одежды девушки, навевали мысли о беспечности и веселье. Кун любовался ею, и его голова приятно кружилась, сознание плыло, сердце пело, а душа обретала непривычную свободу и легкость.

В тот миг он решил, что ни богатство, ни бедность, ни ложь, ни истина не смогут помешать их счастью, ибо любовь — то единственное, что способно сделать людей равными друг другу, слить их сердца воедино, утолить пожар души, воплотить грезы в реальность.

Сын маньчжурского князя Киан Янчу не имел права жениться на такой девушке, как Мэй, но бедный китаец Кун Синь мог это сделать.

— Мы поедем в Сячжи и там, в доме моей матери, у семейного алтаря совершим обряд, — сказал он.

— А как же моя сестра?

— Мы заберем ее завтра утром. Надеюсь, к тому времени твои родственники немного успокоятся.

— А что мы будет делать сейчас?

Кун смутился.

— Погуляем, а потом надо бы найти какую-то комнату, но у меня… нет денег.

— Продадим мои украшения и этот наряд, — без колебаний предложила Мэй. — Я хочу переодеться в обычное платье.

Они отправились на рынок, где выручили достаточно денег для того, чтобы купить другую одежду, поесть и снять жилье для ночлега.

Мэй радовалась простому синему платью, а Кун невольно представлял ее в богато вышитом маньчжурском наряде с высоким воротом и разрезами по бокам и туфельках на платформе из пробки или светлого дерева, в каких любили щеголять маньчжурки.

Между тем Ши бесновалась в своем доме, забрасывая мужа вопросами:

— Кто этот человек? Он тебе знаком? Каким он тебе показался? Я даже не сумела разглядеть!

Цзин пожал плечами.

— Я его не знаю. Он приходил вчера и спрашивал Мэй. Разговаривал вежливо. Молодой, красивый. По виду не китаец, а маньчжур. Я сказал, что Мэй не может выйти к незнакомому мужчине, и он ушел.

— Сестра тебя бросила! — злобно заявила Ши Тао. — Променяла на смазливого парня! Больше ты ее не увидишь.

Лю Фэнь забрал свадебные подарки и потребовал у Цзина и Ши оплатить все расходы. Тао рыдала, Лин-Лин была мрачнее тучи.

А Кун и Мэй до вечера гуляли вдоль реки, которая днем казалась желтой, как мед, а сейчас напоминала темное вино. По ее поверхности скользили разноцветные лодки, в глубине воды отражался яркий свет множества фонарей. Он выхватывал из мрака мириады прозрачных насекомых, каких обычно не видно в ночи. Было прохладно, и пахло речной тиной. Кун и Мэй молчали, но обоим казалось, будто их сердца готовы вместить в себя весь мир.