Лора Бекитт - Дикая слива

Узнав у Лин-Лин, где живет мужчина, купивший Тао, Мэй отправилась к сестре.

Ее путь пролегал мимо одной из красивейших кантонских пагод. Выложенное белоснежными фарфоровыми плитками сооружение с зелеными карнизами, отделявшими один ярус от другого, казалось таким же хрупким, как цветки, в изобилии усыпавшие растущие вокруг кустарники и деревья. Пагода насчитывала девять ярусов и была увенчана большим позолоченным шаром.

Глядя на чудеснейшее сооружение, Мэй думала о том, как получилось, что люди, способные создавать столь совершенную красоту, могут быть такими жестокими.

Работая в мастерской, она наслушалась историй о том, как убивали новорожденных девочек и продавали подросших дочерей, о женах, которые проглатывали ревность, принимая в дом наложниц мужа. Женские мечты и женское счастье в Поднебесной не значили ровным счетом ничего; тысячи несчастных не могли насладиться ни своей красотой, ни молодостью, ни радостями любви. Заключение брака было не соединением сердец, а выгодной сделкой.

О завоевателях в мастерской говорили так:

— Маньчжуры бережно относятся к своим женщинам, потому что они и только они способны подарить им наследников. Китаянки же для них как трава на лугу: пройдешь по ней, примнешь и не заметишь! А вырвешь с корнем — так вырастет новая.

На фоне всех этих тягот иным женщинам даже потомство казалось обузой. Прощаясь с Мэй, Лин-Лин заметила:

— Хорошо, что у тебя нет ребенка.

Но Мэй жалела об этом. Ей было бы легче, если б у нее осталась какая-то частичка любимого.

Перед тем, как покинуть дом тетки, девушка погладила старую сливу. Даже такая память хотя бы немного притупляла боль.

Ли Чжи позволил ей увидеться с Тао, и Мэй была поражена тем, как изменилась сестра. С юного прелестного лица смотрели глаза взрослой женщины.

— Я думала, ты умерла. Зачем ты пришла?

— Повидаться с тобой. Я приходила и раньше, но Ши меня прогнала.

— Я тебе не верю. Ты променяла меня на мужчину.

— Его больше нет.

— Он бросил тебя?

— Он погиб.

В тоне и взгляде Тао не было ни капли сочувствия.

— И потому ты явилась ко мне?

— Нет. Я пришла потому, что люблю тебя и хочу тебе помочь.

— Поздно. Ты мне ничем не поможешь.

— Этот человек дурно обращается с тобой?

Тао скривила губы.

— А ты как думаешь? Он принуждает меня спать с ним. Его мать заставляет меня работать. Его сын тискает меня по углам.

Глаза Мэй наполнились слезами.

— Тебе надо бежать отсюда! Я живу при мастерской — поселишься со мной. Я работаю, денег хватит на двоих.

— Не хочу.

— Почему?!

— Дрожать за кусок хлеба и бояться будущего — это не по мне. Я желаю стать богатой, быть самой себе хозяйкой и ни от кого не зависеть.

— Разве такое возможно? Как ты этого добьешься?

— Я обязательно что-нибудь придумаю. А пока буду терпеть. Цена счастья высока, я это знаю. А свобода стоит еще дороже.

Тао не поддалась на уговоры. Она не оскорбляла сестру, не плюнула ей в лицо, как обещала, однако Мэй чувствовала, насколько они далеки друг от друга. Былая связь прервалась, уступив место душевному холоду. На прощание Тао сказала старшей сестре, что больше не желает ее видеть и никогда не примет ее заботы. И тогда Мэй поняла, что осталась совсем одна.

Луна сияла на темном небе, как огромный серебряный светильник. Черные тени преображали силуэт дома: плавные линии крыши казались причудливыми, изломанными, стены высились, словно бесформенные глыбы.

Еле слышные звуки появлялись и исчезали, словно уносимые таинственным течением. Похоже, в доме никого не было или его обитатели крепко спали.

Юн перелез через ограду и проник в сад. Вопреки всему ему нравились эти ощущения: холодные ладони, громко стучащее сердце, стремительные, неуловимые, словно летучие мыши, мысли. Обойдя дом кругом, он вскарабкался на дерево, не замечая, как жесткая кора царапает руки, а ветки лезут в глаза, очутился на галерее.

Шайка Лю Бана давно следила за особняком. Богатый дом, а охраны нет, только один мужчина, да еще мальчишка и женщины. А вчера все уехали, разве что кроме старой служанки, которая наверняка спит каменным сном.

Юн был самым молодым, юрким и ловким, его нередко посылали на разведку, и он не задумывался о том, ради чего рискует своей жизнью. Он из кожи вон лез, чтобы доказать свою храбрость и преданность Лю Бану, вызволившему его из тюрьмы. Юна не интересовали деньги. Его опьянял вкус опасности и возбуждала воля к победе. Ему нравилось ощущать себя значимым человеком в значимом деле.

Между тем члены шайки Лю Бана жили, словно в бреду. Это были ожесточившиеся, отчаявшиеся, опустившиеся люди. Никто из них не думал о будущем и быстро спускал награбленное. Почти все они курили опиум, который Юн упорно отказывался попробовать, помня слова матери о том, что нет худшего сна, навеянного его губительными парами.

Бамбуковые решетки были хрупкими, как птичьи косточки, а бумага тонкой, как паутина. Без труда преодолев пустяковые преграды, Юн очутился в комнате.

На полу, на мебели лежали лужицы света. Лунные блики казались россыпью жемчуга. Посреди комнаты стояла маленькая, изящная, как статуэтка, девушка. Она смотрела на Юна сосредоточенно и спокойно, как глядела бы на свое отражение в зеркале.

Ему никогда не приходилось видеть столь совершенного и отрешенного лица. Лунный свет стекал по нему, как стекал бы по лицу мраморной статуи. Не трепетали ресницы, не двигались губы. Пряди рассыпавших по плечам волос казались приклеенными телу.

Когда она заговорила, Юн едва не лишился чувств.

— Кто ты? Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно?

В ее голосе не было ни капли страха, и это окончательно сбило юношу с толку.

— Я… я думал, что здесь никого нет, что все уехали!

— Уехали. А я осталась.

Ли Чжи, его мать и сын отбыли в Учжоу, чтобы проводить в последний путь близкого родственника. Новая молоденькая наложница — не та вещь, которую принято показывать на похоронах, потому Ли Чжи скрепя сердце оставил ее дома. На первом этаже спала старая глухая служанка. Больше в особняке в самом деле никого не было.

— Ты забрался сюда, чтобы ограбить нас? А может, убить?

Юн помотал головой. Вместе с тем он не был уверен в том, что Лю Бан оставит девушку в живых, если она попадется ему на пути и станет кричать.

— Ты один?

— Нет. За оградой ждут мои приятели.

Девушка медленно прошлась туда-сюда.

Длинное полупрозрачное одеяние волочилось за ней, будто сложенные крылья огромной бабочки. Ее груди и бёдра просвечивали сквозь ткань, в ней по-прежнему не чувствовалось ни смущения, ни любопытства, ни страха. Юн завороженно наблюдал за ее движениями, ожидая, что она скажет.

— Соври им, что в доме есть люди. Мужчины. Пусть уходят.