Кэтрин Гэскин - Я знаю о любви

— Какие товары вы продавали? — спросила Роза.

Я заметила, что разговор о магазине также интересен и Ларри, хотя остальным был скучен.

— Красивые вещи — шелк, муслин, бархат, атласные ленты, кружева. Все это было очень высокого качества.

Она пристально разглядывала мое ужасное серое платье, капор, который больше подошел бы старухе, тускло-коричневую шерстяную шаль. Я хотела объяснить ей, что это не мой выбор, но не стала, потому что причина скрывалась в той жизни, которую я оставила позади, а это уже была другая история. Я надеялась, что Роза больше не будет задавать вопросов, и она их не задавала, потому что показались первые палатки в отдаленных оврагах, первые согбенные человеческие фигуры, которые занимались промыванием золота в оловянных тазах, первые лебедки и парусиновые ветряные рукава для проветривания шахт.

Мы въезжали в золотую страну.

Мы приехали в Балларат как раз перед сумерками — синие холмы становились фиолетовыми. Это была широкая долина с большим извилистым ручьем, окруженная невысокими холмами. Всю ее пронизывали нити неровных оврагов. Это и было то самое место, где можно было найти золото. Кое-где местами росли редкие рощицы, а там, где потрудились старатели, все было застывшим и опустошенным. Поросшие травой склоны под эвкалиптами были засыпаны землей и утрамбованы от частого хождения. Вся равнина была обезображена бесконечными грудами пустой породы. Так здесь называли кучи грязи, которые выкапывали из земли, чтобы найти золотоносную жилу.

Через три года после того, как здесь нашли золото, на этой равнине жили сорок тысяч человек. Это был брезентовый городок, забрызганный грязью, с улицами из ярких палаток, которые тянулись за главной дорогой, ведущей прямо на запад, и желтым грязным ручьем, который назывался Яррови. К тому времени названия этих золотых приисков были мне уже знакомы; как и всякий, кто когда-либо побывал здесь, я никогда не смогу забыть Канадский, Эрику, Итальянский, где Гравел-Питс впадает в Гам-Три-Флэт.

Но часть главной дороги, по которой мы ехали, была окружена с обеих сторон заведениями для вымывания золота из людских карманов, как того хотел Ларри. Здесь находились театры, гостиницы и магазины — весьма непрочные конструкции из брезента, готовые исчезнуть, как только исчезнет золото. Было только одно каменное здание — банк. Сорок тысяч человек в этой долине ежедневно бились за золото, таившееся в земле под их ногами, и каждый вечер добрая их половина проигрывала его в карты или тратила в ресторанах на виски.

Там встречались бездомные собаки и босоногие дети, и женщины с ведрами для воды. Там также продавались отличная марокканская кожаная обувь и шелковые рубашки из Гонконга. Из гостиницы доносились звуки фортепиано, не умолкавшие день и ночь, вдоль улиц, оврагов слышен был скрип лебедок и треск брезентовых рукавов.

Католики построили свою церковь на Бэйкери Хилл; пресвитериане отправлялись на службу в Гейлик на Спешимен Хилл. В течение трех последних лет это было самое богатое место на земле.

В первую ночь, проехав через весь город, Дэн Мэгьюри разбил палатки вдали от основной массы старателей. Поскольку у него не было заявки на отвод участка, он выбрал ту землю, которая, казалось, никому не могла понравиться. Я сразу же принялась за дело, помогая разгружать, распаковывать кухонную утварь, разводить костер из дров, принесенных Пэтом.

Я сразу поняла, что Мэгьюри не привыкли к такому образу жизни. Они работали довольно охотно, но все, кроме фургона и лошадей, как мне показалось, приводило их в некоторое замешательство. Кэйт Мэгьюри называла себя поварихой, однако варить сосиски в кастрюле и кипятить воду для чая пришлось мне. Я распаковала большинство постельных тюков, пока Роза суетилась около своего сундука, который был забит всякой не подходящей для этих мест одеждой.

Мне понравилось то, что они были дружелюбны, но не уверены в себе; это придавало значимость моим действиям, но вовсе не было хитростью: я хотела стать необходимой Кэйт — или всем им, — и у меня был только один шанс показать, на что я способна. Я не думала уходить и не сделала ни одного движения, чтобы собрать свои вещи и идти искать убежища где-нибудь в другом месте. И, к их чести, никто из Мэгьюри даже взглядом не показал, что я должна это сделать.

Пришло время раздавать тарелки и кружки, и я получила свои так естественно, как будто всегда была здесь. Я ела хлеб с сосисками, пила крепкий обжигающий чай и помалкивала, боясь открыть рот и напомнить, что мое присутствие здесь не является частью договора. Я думаю, они все-таки понимали это. Помню, как Пэт смотрел на меня и подмигивал, как бы намекая, что я добилась своего, и то ли смеялся, то ли радовался этому.

Даже в тот первый вечер у них были гости. Все остальные вечера в Балларате проходили так же. Кон привел к костру, вокруг которого мы сидели, мальчика примерно своего возраста — Эдди О'Доннелла. Позднее за ним пришел отец из ближайшего лагеря; вместо того, чтобы поторопиться увести ребенка, мужчина остался немного поговорить, и я не думаю, что он сделал это только из-за предложенного Дэном виски.

Люди на приисках были дружелюбными и готовыми помочь, если считали, что это в их силах. Но позже я стала думать, что все-таки в Мэгьюри было что-то особенное. Возможно, это из-за Кэйт.

Мужчина представился как Тим О'Доннелл.

— Это просто замечательно, что мы познакомились с вами, мистер О'Доннелл, — сказала Кэйт.

Она сделала жест — полуреверанс, полуприглашение — и вся ее фигура, казалось, выражала радость от этой встречи. Мне снова пришлось взглянуть на Тима О'Доннелла, чтобы понять, что же могло произвести такой эффект. Это был стройный мужчина с усами, малоподвижный и робкий. Кэйт заставила его почувствовать себя королем — или, по крайней мере, человеком значительным, мудрым и опытным, пока он сидел и давал советы вновь прибывшим.

Его жена и дочь Люси бродили поблизости. Люси О'Доннелл была симпатичной девушкой, хотя и не такой эффектной, как Роза. Мне было интересно увидеть, что она так же отреагировала на Розу, как и я сама, — с одной стороны, не хотелось ее любить, а с другой — это было трудно сделать. Маленький Эдди уснул на мамином плече, пока О'Доннеллы сидели, слушая рассказы Кэйт о Дублине и довольно трезвые рассуждения Дэна о политике. Они даже с интересом отнеслись к проповедям Пэта об англичанах, хотя ничто из того, что он сказал, не было новым для ирландцев. А Роза, чтобы доставить удовольствие отцу, спела куплет из его любимой баллады о Роберте Эммете и Саре Курран: «Она сейчас далеко от земли, где спит ее молодой возлюбленный…»