Кейт Уолкер - Сладкий сон

– Но наши отношения и без того уже трещали по швам!

Боль, все еще сидевшая тупой иглой в сердце, заставила ее сказать это, однако Марину вдруг словно осветило и согрело солнце: Пьетро не винил ее за то, что она потеряла ребенка.

– Ты уже не хотел меня.

– Ты была беременной!

И толстой. И смертельно усталой. Ее тошнило не только по утрам, ее едва не выворачивало наизнанку круглые сутки. Она должна была истолковать это как тревожный звонок, предупреждающий ее о грядущей беде, но тогда она слишком усердно старалась сохранить лицо в любых условиях.

– Да, я совсем не тянула на прекрасную княгиню, которую ты искал.

– Я знал, что ты беременна, когда женился на тебе. Я был счастлив видеть, как ты меняешься, потому что перемены свидетельствовали о том, что мой ребенок растет в тебе. Все остальное не имело для меня значения.

– А ушел спать в другую комнату ты тоже ради ребенка?

Выражение лица Пьетро снова изменилось. Он насупился:

– Я еще и не на то был готов ради здоровья ребенка. Тебе было неуютно, тебя тошнило, ты плохо спала.

Марине спалось бы куда лучше, если бы он лежал рядом с ней, обнимая ее своими сильными руками, даря ощущение защищенности. Едва переступив порог огромного дворца и увидев, какое богатство унаследует ее ребенок, Марина оробела. Пьетро сразу же закружил водоворот дел, управление поместьем отнимало почти все его время, и Марина почувствовала себя совсем чужой, уязвимой. К тому же его мать так холодно встретила ее… Тогда она ничего не сказала, не стала жаловаться, а теперь уже слишком поздно.

Оглядываясь назад, Марина начала понимать, что беспокоиться и переживать стоит не из-за прошлого как такового, а из-за того, как оно просочилось в настоящее, переплелось с ним. Оно нашло крошечную брешь в стенах, за которыми Марине было так комфортно, и все сильнее подтачивало их, оставляя ее еще более беззащитной, чем раньше.

Она сказала, что ей ничего не нужно от Пьетро, но не успела она договорить, как поняла, что это ложь.

Когда-то Марине нужно было так много: Пьетро, его любовь, его преданность и верность. И когда оказалось, что он никогда не даст ей ничего, даже самой малости, ее сердце словно разломилось, и Марина думала, что не выдержит и умрет от боли. Именно тогда она поняла, что должна бежать, как можно быстрее и дальше. Оглянуться было равносильно моментальной гибели, как и возвращение. Отныне Сицилия для Марины – логово голодного льва.

И самое страшное было то, что она не смогла закрыться от него, и он понял, что на самом деле ее броня вовсе не такая уж непробиваемая.

Она позволила ему заглянуть в свое сердце глубже, чем следовало, и он увидел такие сокровенные глубины, в существовании которых сама Марина не отдавала себе отчета. Никто не знал, как Пьетро использует эту информацию.

Марина постаралась придать голосу небрежную интонацию и сказала:

– Этот разговор…

Она подошла к окну, надеясь, что ноги не подведут ее. Слегка опершись о стену, к которой хотелось привалиться всем ослабевшим телом, Марина уставилась на буколический вид, расстилавшийся внизу, чтобы не смотреть на Пьетро, на его невозмутимое лицо, в холодные, осуждающие глаза.

Надо срочно перевести разговор на более безопасную тему, подвести к тому, что она не собирается сидеть тут целый день. С каждой минутой ее сердце, в которое она зареклась пускать Пьетро, все сильнее тянулось к нему. Он же, в свою очередь, умело пользовался ее слабостью, безошибочно находя трещинки и зазоры в ее броне. Если так будет продолжаться, все может зайти слишком далеко.

– Я имею в виду обсуждения условий договора. Думаю, нам стоит закончить с этим. Мне ведь надо еще успеть на самолет, если я хочу попасть домой.

– Не бойся, не опоздаешь, – сухо бросил у нее за спиной Пьетро. – Самолет мой собственный, вылетит, когда я скажу.

Вот именно, горько подумала Марина, когда он скажет. Он отдаст приказ, пилот повинуется. Это значит, что фактически она пленница Пьетро.

– Так или иначе, мне кажется, что нам особо нечего обсуждать.

– Насчет развода согласен, но наш брак – совсем другое дело. Впрочем, сначала мы поедим.

– Поедим?…

Марина не поверила ушам: они вот-вот до конца разрушат жалкие остатки их брака, а Пьетро думает о еде?

– Время обеда давно прошло, – заметил Пьетро, вставая так близко к ней, что она почувствовала тепло и возбуждающий запах его тела. – Я умираю от голода, и ты, думаю, тоже.

– Я… – начала Марина, но тут у нее в животе громко заурчало, сводя на нет невысказанное возражение.

Пьетро тихонько засмеялся, и Марина порывисто повернулась к нему, и сразу пожалела об этом: его лицо смягчилось, напоминая ей о человеке, которого она любила.

– Ты вообще сегодня ела? – спросил он, предлагая ей признаться в отсутствии аппетита: он знал, что она не может есть, когда расстроена. – Как насчет небольшого перерыва, Марина? Никаких разговоров о разводе. Мне кажется, тебе он не помешает.

Пьетро нежно провел пальцем по ее еще влажной щеке, и Марина поняла, почему он предложил ей прерваться, и обнаружила, что благодарна ему за это.

– Нам обоим он не помешает. К тому же закусочная на побережье все еще открыта… – заметил Пьетро, лукаво блестя глазами.

Да, Марине очень нужен был перерыв, чтобы собраться с силами и успокоиться.

– Та самая, где делают восхитительную пасту с сардинами? – спросила она.

Ее рот наполнился слюной при воспоминании о большой тарелке с этим вкуснейшим блюдом.

– Та самая.

– А как же папарацци?

– Они все еще ошиваются у отеля, ждут тебя. Дождь кончается, мы спокойно можем пойти прогуляться.

Словно в подтверждение его слов, из-за туч наконец выглянуло солнце.

– Но я неподобающе одета…

Марина понимала, что это неубедительный довод, и Пьетро даже не стал отвечать ей. Вместо этого он пошел в спальню, открыл шкаф и вывалил на кровать кучу одежды.

– Здесь должно найтись что-нибудь подходящее.

– Моя старая одежда…

Она оставила эти вещи здесь после медового месяца и так и не забрала до своего побега.

– И моя тоже, – сказал Пьетро, доставая из-за другой створки шкафа футболку и джинсы.

– Почему ты сохранил ее?

Пьетро уже снял строгий пиджак и бросил его на кровать и теперь держался за пуговицу рубашки, серьезно глядя на Марину.

– Я не был здесь с тех пор.

– Ни разу?

– Ни разу.

Это ставило сразу несколько вопросов, но Пьетро, очевидно, не собирался развивать эту тему. Он снял рубашку, и вид его обнаженного тела пригвоздил Марину к полу. Она ясно вспомнила, как прижималась к этой бронзовой от загара, мускулистой груди, как жесткие черные волоски щекотали ее чувствительную кожу, как они ласкали друг друга на широкой постели… Только когда Пьетро расстегнул ремень на брюках, Марина вздрогнула и вновь обрела способность двигаться. Она метнулась в ванную, чтобы переодеться без свидетелей.