Марина Маслова - Жизель до и после смерти

Сезон сложился для Лидии блестяще. О ней заговорили до того, как она появилась в первой настоящей роли на сцене Мариинского театра, из-за ее выступлений в балетах Фокина, поэтому, когда она впервые станцевала Фею Кандид в «Спящей красавице», публика встретила ее овацией. Другие танцовщицы Лидии не завидовали, зная ее как незлобивую и трудолюбивую тихоню. День ее по-прежнему состоял из изнурительных тренировок, результатом которых и были те маленькие шедевры, в которые она превращала самые незначительные роли. Особенно Лидия любила дни, когда давали не балет, а дивертисменты. Она могла сама выбрать понравившийся отрывок из балета и часто танцевала вальс из «Шопенианы» или дуэт из «Карнавала» Фокина с Мишелем Суворовым. Этот дуэт кокетливой Коломбины и влюбленного, одержимого страстью Арлекина исполняли они виртуозно и достоверно, что было не удивительно. Она так была счастлива во время танца, что, закончив его, еще какое-то время светилась улыбкой, стирая капельки пота со лба и успокаивая дыхание. С такой же улыбкой она смотрела на Мишеля, говоря ему неизменно слова благодарности.

После спектакля иногда Мишель просил позволения проводить Лидию домой. Жила она по-прежнему с матерью в их старой квартирке на углу Большой Мещанской и Фонарного. Вместо короткой дороги по Офицерской улице Мишель вел ее вдоль Екатерининского канала и, проходя мимо своего дома, всегда чуть замедлял шаги, вопросительно глядя на нее. Лидия с непроницаемым лицом шла вперед и он, вздохнув, продолжал прерванный разговор. Если не было поздно, Лидия приглашала Мишеля зайти к ним выпить чаю. Мария Семеновна принимала его со смешанными чувствами. Мишель ей очень нравился, она знала, что он влюблен в Лидочку и что он подает большие надежды. Но после того, как он однажды просил у нее руки Лидии, она объяснила, что в мужья Лидочке он не годится по причине крайней молодости, ведь ему недавно исполнилось девятнадцать и он всего на год старше ее дочери. О личной жизни и проблемах дочери Мария Семеновна даже не догадывалась и мечтала, как, став известной танцовщицей, ее Лидочка сделает удачную партию, что случалось иногда в театре. Только это и было тайной мечтою Марии Семеновны, верившей, что ее скромница дочь достойна самого лучшего. Эти чаепития проходили мучительно и для Мишеля и для Лидии, хоть и по разным причинам. Но она считала, что невежливо не пригласить его после того, как он подводил ее к дому, а ему хотелось подольше не расставаться с ней. Это было очень по-детски и глупо, хотя мучили их совсем не детские чувства.

Прошло Рождество с новой премьерой «Щелкунчика», потом Святки. Спектаклей было много, но праздничное веселье не затронуло жизни Лидии. Верочка Серова передала приглашение принять участие в вечере с танцами, потом в катании на санях, но Лидия вежливо отказывалась, сославшись на нездоровье, едва позволяющее ей выступать. Наконец, ближе к Великому посту, ее разыскал Фокин и передал приглашение участвовать в антрепризе Дягилева. Продолжая «Русские сезоны» Дягилев давал несколько балетных спектаклей в Будапеште, Вене и Монте-Карло. Лидии он предложил танцевать в «Призраке розы» и по возможности заменять Павлову, когда у нее были другие гастроли. Выезжать в Вену надо было через неделю, времени на раздумья не было. Но Лидии и не надо было думать — с Фокиным она согласна была ехать выступать куда угодно, так она любила танцевать в его балетах. Мишель Суворов, оказывается, уехал раньше и уже танцевал в Будапеште.

Во время Великого поста спектаклей все равно не было. Лидия быстро собралась и в самый разгар Масленицы, когда город веселился, объедался блинами, хохотал над проделками Петрушки на ярмарках и готовился к покаянию и воздержанию, села в поезд, помахала рукой матери и отправилась в Неизвестность, чем было для нее любое путешествие. Дальше Сиверской, где она каждое лето жила на даче, она была только один раз в Крыму, в Ялте, где жила с матерью и больным братишкой. Это был волшебный сон, длившийся, как ей казалось, вечность. Каждый день Лидия бежала на берег моря, словно боялась, что за ночь оно исчезнет или, что еще хуже, замрет, прекратив свою таинственную и независимую жизнь огромного, недоступного пониманию существа, оставшись просто лужей соленой воды. Все остальное — роскошь и яркость юга — было уже за гранью восприятия для нее, сливаясь в единое ощущение радужного оперения тропической птицы, какую она однажды видела в вольере.

Предчувствие такого же волшебства охватило ее и сейчас. Как только поезд отошел, она с круглыми глазами стала ожидать чего-нибудь особенного. Но особенное не спешило ее удивлять. Пейзаж за окном ничем пока не отличался от привычного, но Лидия все-таки стояла, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела на мелькающие вдали заснеженные леса, оживленные иногда избами крохотной деревушки. Из печных труб поднимались над крышами белые столбы дыма, уходя в небесную синеву и растворяясь в вышине. Издали все это смотрелось живописно, как на картинке. Курьерский поезд мчался без остановок, проносясь с шумом мимо маленьких городков с их уютными провинциальными вокзалами. У соседнего окна стоял молодой человек лет двадцати пяти и поглядывал чаще на Лидию, чем в окно. Видно было, что ему хочется с ней заговорить, но он не знает, с чего начать. Наконец, он решился и начал тривиально:

— Вы так восторженно разглядываете наш унылый пейзаж, словно перед вами красоты Индии или Азорских островов. Вы первый раз выезжаете из Петербурга, или прощаетесь с этим навсегда?

— Избави Бог! — даже испугалась Лидия — конечно, нет! Разве можно жить где-нибудь в другом месте, чем в нашем Петербурге? Хотя я до сих пор открываю в нем совершенно новые, неизвестные мне уголки, как если бы была приезжей, а не родилась в Петербурге. Видите ли, я десять лет прожила в закрытом пансионе и два года назад оказалась в совершенно незнакомом для меня городе, если не считать смутных воспоминаний раннего детства.

— Я тоже люблю этот город, — признался молодой человек, и они начали оживленно говорить о красотах Петербурга, стоя у окна поезда, несущегося в Европу.

Они познакомились. Молодой человек назвался Андреем Петровичем Туровским, только что получившим диплом инженера мостостроения, и ехал в Берлин для приобретения практических знаний в одной солидной фирме, где получил работу.

— А вас я знаю! Я видел однажды спектакль, где вы танцевали. Вы были, как волшебное видение, как белый мотылек, что кружится в лунном свете на лесной поляне. И еще мне очень нравится, как вы улыбаетесь, — он тоже ей улыбнулся, — И я счастлив, что до Берлина мы поедем вместе!

— Я тоже рада нашему знакомству, Андрей Петрович. Я впервые еду так далеко одна. Мне было бы неуютно без спутника. А теперь расскажите мне, ездили вы уже за границу?