Дженнифер Хеймор - Сезон обольщения

Вероятность того, что Джек не сможет поправиться, возрастала с каждым днем. Что бы они не делали, стараясь сбить жар, ничего не помогало: раненый то и дело впадал в лихорадочный бред.

Бекки делала все, что могла. Она его кормила, меняла простыни, прикладывала холодные компрессы на лоб, давала лекарства, с точностью до буквы выполняла все предписания доктора.

Единственное, на что она никак не могла решиться, — это говорить с ним. Видит Бог, она просто не могла выдавить из себя просьбу, чтобы Джек скорее поправлялся.

В тот день она сидела на своем обычном месте в ожидании врача. Джека уже долгое время не лихорадило, он находился в полузабытьи. Бекки тупо разглядывала собственные руки.

Ей все казалось, что она видит на них кровь. Неужели ее так никогда и не удастся отмыть? Рассудок говорил, что это всего лишь дикая фантазия, что она смыла кровь в тот же день. Но все же она до сих пор видела ее. Скользкую и липкую, настолько ярко-красную, что резало глаза.

Дверь в комнату отворилась, Бекки подняла глаза. Вошел доктор Беллингем.

Он поприветствовал хозяйку дома поклоном, после чего подошел к постели больного:

— Ну как он?

— Без изменений.

Доктор Беллингем проделал все свои обычные манипуляции, измерив Джеку температуру, пульс, проверив зрачки и рану. Со второго посещения доктор перестал возражать против присутствия Бекки возле больного и стал говорить с ней как с равной. Он быстро понял, что она разбирается в анатомии, врачевании, хирургии и всех лекарствах, которые он рекомендует, поэтому говорил с ней очень просто, без обиняков.

— Горячка усиливается, — сказал он. — В области ниже рамы, как мне кажется, начинается гангрена, плечо опухло, а печень слишком сильно увеличена.

Бекки еще раньше осмотрела рану и сама пришла к таким же выводам. Она только надеялась, что доктор даст другой, более оптимистичный прогноз.

— И что мы можем сделать?

— Я могу еще раз вскрыть рану и пустить кровь. — Доктор помолчал немного. — Но есть другой вариант…

— Ампутировать ему руку, — машинально произнесла Бекки.

— Да. — Доктор вздохнул. — Хотя я не вполне уверен, что это поможет.

Бекки пристально посмотрела на Джека, припоминая, как он влезал по розовой решетке к ней в комнату, как рассказывал, что раньше часто лазил по вантам на «Глориане». Больше он не сможет этого делать. Потеряв правую руку, он станет калекой, намного хуже, чем она со своим поврежденным локтем.

Бекки перехватила серьезный взгляд доктора Беллингема.

— Это наша единственная надежда?

— Возможно.

Она судорожно сглотнула. Если надо выбирать между рукой Джека и его жизнью, то выбор очевиден.

— Тогда ампутируйте.

Доктор Беллингем назначил операцию на тот же день. Ему надо было только вернуться в Камелфорд, чтобы взять с собой ассистента необходимое оборудование для ампутации. Уезжая, он велел слугам подготовить все в доме для предстоящей операции и пообещал вернуться к часу дня.

Бекки сидела на стуле и не могла пошевелиться, слезы жгли ей глаза.

Она не будет плакать. Она не станет думать о том, что именно она довела Джека до этого.

Вошла миссис Дженнингс и взглянула на Бекки:

— Мэм, мистер Дженнингс только сегодня смог забрать почту за несколько последних дней. Там есть несколько писем для вас, но я подумала, что вот это вас особенно заинтересует. — Повозившись со своей ношей, она все-таки сумела вытащить из кармана фартука конверт. — Оно адресовано мистеру Фултону.

Сердце у Бекки забилось быстрее. Она поднялась с места, взяла письмо у миссис Дженнингс и осмотрела его.

От кого оно могло быть? Что это могло быть? Красивый крупный почерк ей не был знаком. Но кто еще мог знать, что Джек здесь?

Бекки оглянулась на раненого. Он лежал неподвижно — по-видимому, спал. Она приложила руку к его обжигающему сухому лбу и позвала:

— Джек…

Ответа не было. Она положила ему на лоб холодный компресс и отвернулась, сжимая письмо в руке. Как слепая, почти ничего не видя перед собой, вышла из комнаты.

Войдя в дверь комнаты напротив, Бекки села на свою собственную постель — на постель, которую не видела уже несколько суток. Положила письмо на покрывало перед собой и уставилась на него.

Оно было адресовано Джеку. Она не должна его открывать. Но Джек лежал в соседней комнате без сознания. В горячке… Ему грозила потеря руки.

Она схватила письмо и решительно разорвала конверт.

«4 декабря 1827 года.

В память о прежней дружбе и в знак того, что желаю тебе счастья, я хорошо обдумал все обстоятельства и решил облегчить тебе условия существующего соглашения.

Восемнадцать тысяч.

Несмотря на то что в нашу последнюю встречу ты отказался платить мне даже шиллинг, я думаю, что предлагаю тебе очень выгодный компромисс, и уверен, что ты согласишься.

Но все прочие условия остаются в силе. Твое время истекает, друг мой.

Бекки прочла письмо еще раз. И еще.

Джек отказался платить ему даже шиллинг? Когда? Отказался ли он от плана завладеть ее средствами еще прежде, чем появился в Корнуолле? Том Уортингем успел написать это письмо за день до того, как Джек разыскал ее здесь, в Сивуде. А это означало, что Джек продолжал стремиться к ней даже после того, как объявил Тому об отказе платить.

Так, может, он…

«Но нет», — твердо сказал ей внутренний голос. Ведь она выстрелила в него. После этого, что бы ни происходило между Томом Уортингемом и Джеком, на ее отношениях с последним это никак не может сказаться. Просто не имеет никакого значения.

Этот человек продолжает требовать с Джека восемнадцать тысяч фунтов. Такая сумма может спасти Джека от петли. Если, конечно, он переживет огнестрельное ранение, которое получил по ее вине. И если переживет ампутацию.

Прижав письмо к груди, Бекки закрыла глаза.

Она не знала, сколько сидела, покачиваясь взад-вперед. Тело то и дело сотрясала нервная дрожь, и она старалась не рисовать в своем воображении детали операции, которая вскоре должна была состояться в соседней комнате. Миссис Дженнингс принесла ей баранину, но Бекки только посмотрела на еду, не дотронувшись до нее.

Его рука… Его красивая, сильная рука. Выступающие бицепсы и плечи, по которым она так любила пробегать пальцами. Его длинные пальцы, доставлявшие ей удовольствие снова и снова…

Он солгал ей. Соблазнил, обманул. Впрочем, ни то ни другое не отменяло того факта, что Джек был сильным, здоровым человеком, а она искалечила его.

«Твое время истекает, друг мой».

Бекки добрела до письменного стола и достала лист бумаги. Окунув перо в чернильницу, написала два письма: одно — своему адвокату, другое — Кейт и Гарретту. В этих письмах она велела Гарретту и поверенному выписать вексель на восемнадцать тысяч фунтов и доставить его мистеру Томасу Уортингему из кентского викариата Хамбли, проживающему в настоящее время в Лондоне.