Ирэн Фрэн - Стиль модерн

До завтрака Макс немного прошелся по первому этажу и наткнулся на бассейн с мозаикой, покрашенный на египетский манер голубым с золотом. Но им еще не пользовались. В столовой, как и в вестибюле, было много старинной мебели, еще не нашедшей своего места, стены украшали картины известных мастеров, среди них — натюрморт кисти фламандского живописца, портрет женщины эпохи кватроченто и даже маленькая картина Гойи. Стив не скупился. Однако, несмотря на роскошь, вилла вполне отвечала представлению о ее хозяине, по крайней мере, сохранившемуся воспоминанию о нем: расчетливом и в то же время мечтательном человеке, — в ней было что-то незавершенное, что и составляло ее шарм.

Во время завтрака Макс слышал, как его друг разговаривал в соседней комнате. Стив отдавал распоряжения слугам, но чаще разговаривал по телефону. Он говорил очень быстро, с сухими интонациями даже в тех случаях, когда можно было предположить, что ему звонили женщины. К полудню, когда Макс устроился в кресле-качалке и погрузился в просмотр финансовой газеты, Стив вышел в столовую.

Как он и предполагал, стояла очень хорошая, хотя и ветреная, погода. Комната переходила в террасу, которая вела к лужайке. Растущие на ней деревья шли к пляжу — узкому и длинному полумесяцу из песка, забрызганного пеной прилива. Казалось, их мощные стволы питаются морем, а листва на фоне ярко-синего цвета неба пламенеет слишком неистовой, на взгляд европейца, красотой.

— Я люблю эти деревья, — сказал Стив. — И хотел, чтобы из дома мысли тянулись только к ним. Когда-то давно здесь был лес, но люди распахали землю, и море стало приближаться…

Он говорил приглушенным голосом, будто не зная, как перейти к главному, но его взгляд оставался тем же — открытым и ясным, — а волосы, хотя и напомаженные, были все такими же непокорными. Он сбрил усы, отчего его лицо выглядело более безмятежным. Но только ли поэтому?

— Вилла очень красивая, — ответил Макс. — Здесь великолепно. А ты… Какой необыкновенный успех!

— Необыкновенный успех, да. Я, как герой из книги, довольно быстро заработал огромные деньги… Но, надо признаться, время тоже работало на меня.

— Верно. Здесь, по крайней мере. Я прочитал две или три статьи про тебя во французских газетах. Кстати, именно так я вышел на твой след. Со времен войны во Франции очень интересуются американцами. Джаз, новые танцы, коктейли. Всех, конечно, привлекают миллионеры… Довиль и Ницца ими набиты. Женщины без ума от людей твоего типа.

— Женщины, Довиль — все это так далеко! Европе нужны американские деньги, вот почему она перед нами заискивает. Иногда.

У Макса вырвался вздох:

— Я знаю. Франция сейчас отнюдь не процветает. Мы погрязли в долгах. Деньги обесценились, и жизнь стала, очень дорогой. Но Картель левых приведет в порядок наше финансовое положение. Французы очень беспечны и не желают задумываться о будущем. Париж ведет развязную, безумную жизнь. Можно сказать, жизнь шампанского…

— Шампанское без пены никому не нужно.

Реплика была сухой и немного высокомерной. Макс не ответил. Он разглядывал позолоченную резьбу на дверях, стены, обтянутые бледной чесучой, не представляя, как перейти к нужной теме. Отчаявшись отыскать повод, он остановился перед портретом старика с красными щеками, искрящимся взглядом и выражением хитрой грубости, свойственным европейцам.

— Мой отец, — прокомментировал Стив. — Уже пять лет как он умер. Но на самом деле я взял на себя все дела сразу после возвращения. У меня была одна цель — преуспеть еще больше, чем он. Я слишком долго был лишь наследником: Принстон, Франция…

Сделав паузу, он продолжил:

— Я стал королем, поскольку начал в подходящий момент. Моя империя простирается во многие стороны и дает новые ответвления. Люди готовы покупать бог весть что, лишь бы это было в кредит. У меня два правила: зарабатывать быстро и много и быть абсолютным реалистом.

— Интересно, а твой дом такой спокойный, почти уединенный. Трудно представить…

— Я редко живу здесь. «Небесная долина» — мое убежище.

— А Филадельфия?

— Ах! Филадельфия… Я много, видимо, тогда тебе о ней рассказывал. Филадельфия… Я мечтал о бесхитростной, честной жизни. Видел себя женатым, с детьми. Думал строить заводы, церкви, управлять городом. Когда я вернулся, то увидел, что все изменилось. Город вырос: большие здания, театральные проспекты, — но мне он показался слишком черным, очень шумным. Частично в этом была вина О’Нилов. Наши заводы локомотивов — в самом центре города! Мои сестры очень достойно вышли замуж. А ирландцы — грамотные или нет, трезвенники или алкоголики — продолжали обжигать кирпичи, строить, обогащаться. Они даже начали рыть метро… Конечно, я из их числа, я мог бы остаться в Филадельфии, построить себе в роскошном пригороде такой же особняк, как и здесь, вдалеке от дыма и шума. Но было уже поздно. Мне хотелось сдвинуться с места.

— Очень поздно для чего?

— Ты знаешь, после войны сочинили песенку для людей, чьи дети возвращались из окопов: «How are you going to keephim down on the farm once they’ve seen Pares…» — «Как ты их удержишь на ферме теперь, когда они видели Париж…» — После минуты смущенного молчания Стив добавил: — Это в чем-то и моя история. Несмотря на «жизнь шампанского», как ты говоришь, у меня нет желания вернуться в Европу. Но я не хочу жить ни в Филадельфии, ни в Нью-Йорке. У меня есть там дом — довольно красивая вещица, — но миллионеры меня раздражают. — Он коснулся рукой бедра: — Война нас изранила. И не только физически.

Стив слегка покраснел. Все эти годы он старался не показывать того, что творилось в его душе. И быстро заговорил снова:

— Что мне нравится, так это идти вперед. Создавать новое. Радио, например. В моих планах — зарезервировать себе канал передач. Проект уже разрабатывается. Это вопрос нескольких недель. Классическая музыка или джаз, песни — там все будет. Я хочу создать свой оркестр, Оркестр Стива О’Нила ! Красиво, правда? Во всяком случае, повеселимся!

Он налил в бокал вина и выпил его залпом.

— Прекрасная эпоха, действительно прекрасная эпоха! Алкоголь запрещен, но если тебе хочется выпить, ты легко найдешь в Нью-Йорке сто тысяч speakeasy… Даже женщины пьют виски и пунш, без всякого жеманства позволяют обнимать себя, ласкать под короткими платьями и закатанными чулочками. Дансинги, ма-джонги [74] Китайское домино. — можно веселиться круглые сутки. В полночь — легкий флирт в японских садах «Ритца», а спустя восемь часов — свежий и румяный — я начинаю деловой день, навещаю Уолл-стрит или инспектирую заводы тушенки. Конечно, особенно в маленьких городах, все еще находятся люди, которых возмущает неприличная мода, легкие платья флэпперс, их короткие волосы и припудренные колени. Но с этим покончено — с воскресной школой, катехизисом, хоралом и моралью! И мне это нравится!