Ирэн Фрэн - Стиль модерн

И уже снисходительно он продолжил:

— А этот Брунини… Он ушел от меня два или три года назад — я плохо помню даты. Знаете, я его не любил. Он был всегда молчалив, а я предпочитаю веселых людей. В остальном, как и все не верные мне люди, он немногого достиг. Говорили, что он работает в доме Сегель, там, где делают манекенов, чтобы демонстрировать на них платья. Кажется, он довольно быстро их покинул. Восковые манекены! Платья можно показывать лишь на женских телах, месье. Чтобы запели мои шелка, нужно их тепло, только женская кожа может оживить ткань… Женщина, платье — аура любви и чувственности! Изгиб бедра, грудь, вздымающаяся под кисеей… Но с этим покончено, с хорошими временами — мне об этом сказали банкиры. Покончено и с фантазией.

— Брунини тоже любил фантазировать. Почему же он не остался у вас?

Пуаре опять помрачнел:

— Это верно. Он разбирался во всех тканях лучше, чем я, в сто раз лучше. Эти итальянцы! Он знал все: секреты клиентов, маленькие тайны дам, их любовников, записочки, которые они прятали у себя под муфтами рядом с платком и мятной водой. Сам не знаю, как я позволил ему уйти. У меня, должно быть, голова была занята другими вещами — скорее всего, праздником Нуворишей, где на столы приглашенных лился дождь из монет. Я все делал…

На горизонте собирались грозовые тучи, и павильоны на выставке осветились один за одним, потом пришел черед фонтанов и набережных Сены.

Пуаре продолжал свои рассуждения, возвышаясь на палубе, как капитан перед кораблекрушением, и его нельзя, было остановить:

— …Да, я всем занимался. Духи, созданные из экзотических листьев, бары в апартаментах, инкрустированные ванны. Еще до войны я сделал платье, освещенное изнутри электрическими лампочками. Я даже заставил женщин носить парчу, позаимствованную со стен соборов… А теперь мне говорят: «Хватит, Пуаре, перестаньте витать в облаках, ваши духи из листьев, ваши женщины в шароварах, в юбках-штанах — это сумасшествие; придумайте лучше хорошую пасту для бритья в тюбиках!» И прибавляют: «Месье Пуаре, научитесь считать!» Считать! В Доме моды все должно дышать свободой, это чувственная, полная неги жизнь… Даже мои счета выглядели красиво…

Он вытер лоб.

— Во всяком случае, я освободился от моей плохой советчицы — китайской статуи, которой молился каждый день. Я считал ее своим талисманом, а она принесла мне несчастье. Кстати, в тот же день, как я ее продал в музей в Нью-Йорке, ваша страна, месье, вступила в войну.

Он изменился в лице, взгляд стал лукавым.

— Но у меня остались маскарадные костюмы: мандарин, король негров, Навуходоносор. Есть и новые идеи: Муссолини, например. Это шокирует наших светских дам!

Он внезапно церемонно попрощался со Стивом, указав ему на трап.

Стив был уязвлен замечанием Пуаре по поводу своего костюма и на следующий день решил запастись гардеробом строго по европейской моде. Едва увидев доллары, ему согласились изготовить выбранные им костюмы в течение двадцати четырех часов. В тот же день Стив встретил в «Ритце» одного испанца, который только что разорился в Монте-Карло и хотел как можно быстрее продать свою машину — голубую «Бугатти» в надежде отыграться в баккара в Довиле. Стив завершил дело следующим же утром и, убежденный, что теперь вполне представительно выглядит, позвонил Максу.

Ему ответил женский голос с легким акцентом, звонкий и уравновешенный.

— Вы Мэй, не так ли? — спросил он по-английски.

— Совершенно верно. А вы Стив? — И тут же добавила, будто спешила, более серьезным тоном: — Я бы хотела с вами встретиться. Макс болен. Нервы. Он в больнице для душевнобольных. Провал Картеля левых. И эта старая история с женщиной. Нам надо поговорить.

Стив не смог вымолвить ни слова, пораженный такой откровенностью незнакомого человека.

Энергичный голос продолжал:

— Он мне много говорил о вас, и я уверена, что вы сможете помочь. Такая странная история… Врач сказал, что Макс выпутается из нее только при условии…

Она замолчала. Стив понял: она сомневается, стоит ли ему все рассказывать.

— В общем, — подытожила она, — его преследует навязчивая идея. Вы не могли бы завтра зайти ко мне к завтраку, скажем, в час дня?

У него не хватило времени для ответа, так как Мэй уже диктовала адрес. В заключение, перед тем как попрощаться, она добавила неожиданно взволнованным тоном:

— Знаете, я рассчитываю на вас. Мне действительно необходима помощь. Я беременна.

И повесила трубку.

На следующий день Стив приехал к условленному времени. Мэй сама встретила его. Несмотря на семейные проблемы, она сохраняла живость и пылкую непосредственность. Стив сразу же почувствовал себя непринужденно. Они сели за стол, разговаривая о разных вещах: о Париже, о Нью-Йорке и даже, за десертом, об ирландской колонии в Филадельфии.

— Знаете, — сказал Стив в шутку, — Европа отправила туда всех, кто был признан вне закона. Вы никогда не должны были бы принимать меня за этим столом…

Мэй улыбнулась. Она была хороша — черные завитые волосы, движения уверенные и нежные одновременно. Квартира напоминала ту, в которой Макс жил раньше: старинная мебель, ковры, картины. Она добавила только ширмы, вазы строгих форм, заполненные охапками лилий, некоторые незначительные модные детали, как этот селадон [78] Фарфоровое изделие, покрытое серовато-зеленой глазурью. , поставленный в центре стола, откуда выглядывал цветок лотоса.

Она неожиданно прижала цветок пальцем:

— Я волнуюсь за Макса не из-за денег или положения в обществе. У меня достаточно средств, чтобы жить, ни у кого не спрашивая помощи. Я полюбила Макса не за его мечты о власти, а за его хрупкость. — Она взглянула на Стива: — Но я не думала, что этим он обязан женщине. Такая старая история…

Мэй подошла к низкому столику около окна, где мажордом поставил поднос с кофе. Она держалась прямо, прекрасно владея собой.

— Вы мне поможете, — заявила она с той же уверенностью, как и по телефону.

— Да, — ответил Стив с напускной суровостью, потом добавил более естественно: — В каком-то смысле именно для этого я и приехал.

— Мне хочется все сохранить в тайне. Я не хочу скандалов. Не так часто француз женится на иностранке. Моя семья в Англии, она ничего не знает. Что касается матери Макса, она, как и все вокруг, считает, что он уехал в путешествие. Надо действовать быстро. Если бы я могла, то сама бы занялась этим делом. Но это не моя роль и не лучший момент. Вот почему я ждала вашего приезда. Макс снял вам виллу на Ривьере.

И она рассказала ему о навязчивых состояниях Макса, все более частых после их возвращения из Венеции. Он все время оборачивался на улице, вздрагивал, когда видел белокурых женщин. Вначале Мэй решила, что это переутомление. Но однажды утром она нашла в его письменном столе толстое досье фотографий и статей о некой Лили Шарми. В тот же вечер, только появившись дома, Макс упал ей на руки. Он был в бреду. «За мной гналась женщина! — кричал он. — Она хотела меня погубить!» Из его слов Мэй поняла, что женщина, которую он убил, — Файя, — воскресла, чтобы отомстить за себя под именем Лили Шарми. Мэй всю ночь старалась его успокоить. Но тщетно. Рано утром она позвонила своему другу, который только что открыл под Парижем одну из тех психиатрических клиник, которые процветали в послевоенные годы благодаря развившимся неврозам. Спустя шесть часов Макс был туда помешен.