Шарлотта Физерстоун - Одержимый

Боже, опиум ослеплял его, заставляя закрывать глаза на множество вещей…

Оказавшись перед дверью своего излюбленного опиумного притона, Линдсей посмотрел на окна, покрытые налетом копоти. Повернув ручку двери, он вошел внутрь. Ничего не выглядело бы более странным, чем наличие в подобном заведении дворецкого или швейцара. Только не здесь, в захудалом восточном притоне Чана для курильщиков опиума.

– Рад вас видеть, сэр, – забормотал Чан, снова и снова кланяясь Линдсею. – Вы вернулись. Я оставил для вас место.

– Хорошо, – отозвался Линдсей. Следуя за Чаном к дальней части притона, Линдсей шел мимо грубых жестких соломенных тюфяков, на которых лежали, покуривая свои трубки, бедняки и неудачники. Солдаты и моряки, шлюхи и воры валялись вокруг – кто-то уже приходил в сознание, кто-то только начинал ощущать действие наркотика.

В задней части заведения Чана, под низкой аркой, Линдсея ждали шелковые мягкие подушки с вышитыми на них драконами и цветами вишни. Именно здесь курила опиум элита общества – подальше от Мейфэра, здесь, где аристократы не рисковали быть узнанными. Они не были новичками, пришедшими покурить опиум забавы ради, скорее такими же пристрастившимися, одержимыми пагубной привычкой, как Линдсей. Ярые приверженцы, как он их называл, слепые последователи магической силы и зловещей красоты опиума.

– Садитесь, – предложил Чан. – Я пришлю слугу.

– Нет-нет, – пробормотал Линдсей, удержав Чана за пиджак из грубого сукна. – Я справлюсь сам.

Хозяин притона кивнул:

– Я принесу вам трубку.

Сняв пальто и пиджак, Линдсей опустился на подушку.

Если уж решил побаловаться с трубкой, нужно устроиться поудобнее. В ожидании Чана, который должен был принести ему трубку, весы для взвешивания опиума и декоративную коробочку с наркотиком, Линдсей окинул взглядом комнату. Его глаза бродили по посетителям, рассматривая тех, кто тоже прибыл сюда побаловать себя в объятиях этого бесплотного восхитительного демона.

Линдсею стало немного дурно, когда он внимательно разглядел посетителей притона. Некоторые напоминали ходящие скелеты, другие, явно новички в искусстве курения опиума, изо всех сил пытались раздуть сильный пар, чтобы с наслаждением вдыхать его.

В углу рядом с Линдсеем несколько молодых людей – очевидно, представители высшего общества или процветающего среднего класса – задорно хихикали, пуская трубку по кругу друзей. Что-то подобное Линдсей помнил по Кембриджу. Броутона вечно тошнило от одного только вкуса трубки во рту, Уоллингфорд чаще всего отключался уже после одной-двух затяжек, и только Линдсей мог курить опиум столько, сколько хотел.

В каждом опиумном притоне всегда обретались шлюхи, и заведение Чана не было исключением. О, этот Чан слыл тонким знатоком женских прелестей! У него работали только самые красивые восточные обольстительницы с черными блестящими волосами и экзотическими глазами. Время от времени Чан поставлял посетителям и местных лондонских девушек с их знаменитой кожей цвета персика и роскошными полными грудями.

– Вот трубка, – окликнул его Чан, протягивая бамбуковую палочку. Наклонившись, он поставил в ноги Линдсею жаровню и зажег ее от спички. – Может быть, хотите девочку?

Линдсей оглянулся и увидел, что на него пристально смотрит миниатюрная азиатка. Девушку отличала особая, экзотическая красота, эти длинные, прямые, темные волосы наверняка могли доставить приятные ощущения, скользя по его рукам, по его телу… Возможно, давным-давно, прежде чем Линдсей познал плотскую близость с Анаис, он и подозвал бы к себе жестом эту восточную прелестницу. И тогда они разделили бы одну трубку, медленно снимали бы друг с друга одежду. Секс в этом притоне выставлялся напоказ, можно было курить и трахаться одновременно. Это никогда не беспокоило Линдсея раньше, но почему-то тревожило его теперь. Он не мог представить никого, кроме Анаис, лежащей под ним, когда они занимались любовью. Не мог представить, как стал бы курить опиум, пока Анаис наблюдала бы за ним.

Неожиданно Линдсей почувствовал себя грязным и омерзительным, словно прокаженный, просящий милостыню на улице. Линдсей не хотел, чтобы Анаис когда-либо нашла его здесь, в этом притоне. Не хотел, чтобы она однажды застала его за курением опиума.

До сегодняшней ночи он не чувствовал никакого стыда из-за своей привычки. Так что же изменилось теперь? Почему любая мысль о том, чтобы возлежать на этой подушке и курить свою трубку, вдруг стала такой неприятной?

– Хотите эту девочку? – спросил Чан, расплываясь в улыбке и показывая в сторону женщины, сидевшей с другой стороны притона. – Красивая девочка. Она доставит вам удовольствие.

– Не сегодня, Чан.

Поклонившись, хозяин заведения удалился, оставив посетителя готовить свою трубку. Обычно мужчины сословия Линдсея предпочитали предаваться праздности, пока сидевшие рядом слуги готовили для них опиум. Но Линдсею нравилось все делать самому. Он наслаждался этим медленным искушением, очарованием предвкушения – он ждал свою бесплотную любовницу, слышал ее, обращался к ней…

Опустившись на колени, Линдсей открыл жестяную коробочку с опиумом и вытащил оттуда несколько черных ароматных продолговатых кусочков, напоминавших сухие чайные листья. Взвесив кусочки, он остался доволен тем, что использовал правильное количество опиума – достаточное для того, чтобы добиться желаемого эффекта. Положив немного опиума на чашку и поднеся ее к горелке, он налил воду в резервуар трубки и помахал ею перед горящей жаровней.

В этот момент опиум становился той самой бесплотной любовницей. Наступала пора, когда ее стоило холить и лелеять, лаской добиваясь чувственной благосклонности.

Ожидая момента наслаждения, Линдсей снова оглядел комнату и заметил, что еще недавно хихикавшие разбитные молодые люди теперь крепко спали. Один из слуг Чана раздувал пламя жаровни, пока азиатская красавица, на которую Линдсей обратил внимание в самом начале, рылась в карманах спящих мужчин. Оставалось невольно задаваться вопросом, сколько раз в его собственных карманах рылись вот так, пока он возлежал в плену навеянных опиумом грез.

Сидевший в отдалении моряк вдруг издал булькающий звук и плюхнулся на спину. Линдсей всматривался в него, ожидая увидеть, как вздымается и падает его грудь, но она оставалась абсолютно неподвижной. Еще одна душа пропала в этом опиумном притоне, подумал Линдсей с привычной отчужденностью.

На своем веку он видел многих умерших от курения. Многих – мужчин и женщин – продававших все, что у них было, даже самих себя, за один-единственный шанс припасть к трубке. И, словно доказывая справедливость этих горестных выводов, какой-то молодой человек лет двадцати присел около него.