Алекс Айнгорн - Сердце и корона

— Правда, Эжен. Это всего два дня. Нельзя же только работать. Не хочешь охотиться — не надо. Можешь и не стрелять.

— Я… — рука в лайковой перчатке все еще загораживала ему путь. Он заколебался.

— Поедем же, — просьба Антуана возымела действие. Он бы не хотел, чтобы друг выставлял себя на посмешище, уговаривая его.

— Мне нужно переодеться.

Изабелла убрала руку.

— Антуан, мой первый министр не вызывает у меня доверия. Боюсь, он хочет от нас отделаться. Я жду вас обоих на опушке вместе с моими друзьями. Не заставляйте нас ждать, — легкий, веселый тон королевы прикрыл ее настойчивость, обратив все в шутку.

Она жестом отпустила Антуана, предлагая ему следовать за Орсини.

Уже через полчаса всадники во главе с Изабеллой скакали по королевскому лесу, все дальше отдаляясь от человеческого жилья. Кавалькада растянулась по лесу. Королева в светлой шляпе, увенчанной страусовыми перьями, и белоснежной горностаевой накидке на плечах возглавила авангард, Антуан скакал бок о бок с ней. Орсини, к ее некоторому удивлению, ни на шаг не отставал от них, постоянно держась по ее правую руку с видом угрюмым и высокомерным. Помня свою собственную настойчивость, она не решилась отослать его. Постепенно придворные благоразумно отстали, держась на почтительном расстоянии, и они остались втроем.

Широкая дорога была припорошена полудюймовым слоем первого снега, не замедлявшего лошадиный аллюр, но зато нарядившего лес в белоснежное убранство невесты. На остром лице Орсини лежала какая-то тень, он был то ли сердит, то ли расстроен, но, несмотря на то, что он от природы не был молчуном, явно не склонен к разговорам. Изабелла негромко переговаривалась с Антуаном. Было безветренно, небольшой мороз беззлобно пощипывал щеки.

Орсини подал голос, когда о нем почти забыли.

— Вы сказали ему про свадьбу, ваше величество?

У Изабеллы перехватило дыхание. Антуан натянул поводья.

— Какую свадьбу?

— Ее величества с королем Иаковом Четвертым, — безжалостно объяснил Орсини. — Свадьбу, которая состоится через двенадцать дней.

— Это правда? — спросил Антуан у Изабеллы. Она сердито кивнула. — Понимаю…

Он вдруг пришпорил лошадь и унесся прочь. Остались только четкие лошадиные следы на снежном ковре. У Изабеллы невольно выступили слезы.

— Ну зачем вы так, Орсини? Зачем? Кто вас просил?!

— А вы хотели сказать ему в последний день?

Она покачала головой.

— По крайней мере, я бы сказала не так. Вы… жестоки. Вы причинили ему боль.

— Я?! — преувеличенно удивился он. — Мне казалось — вы…

— Оба мы хороши! — воскликнула она в сердцах. — Теперь разыщите его! Хоть из-под земли достаньте, но верните его! — Орсини стегнул лошадь, направляясь по следам, но увидел, что королева догоняет его.

— Я тоже поеду. Маркиз, клянусь, если Антуан попадет в какую-нибудь беду, я не знаю, что с вами сделаю.

— Вы же не думаете, что он так глуп, чтобы пойти топиться из-за вас?

— Замолчите, вы! — крикнула она негодующе.

Они не меньше получаса следовали по следам, пока не обнаружили привязанную к стволу лошадь. Дальше в густой перелесок удалялись следы сапог. Орсини спешился. Изабелла швырнула ему свои поводья.

— Помогите сойти.

Он молча подхватил ее, когда она спрыгнула с лошади, предложил ей руку, чтобы идти дальше, но она отказалась. Привязав лошадей, они зашагали по тропинке, пока не заметили вдалеке чей-то темный силуэт. Орсини остановился.

— Идите. Я там не нужен. Я вернусь присмотрю за лошадьми.

Она кивнула, отпуская его. Антуан сидел на краю оврага, бессмысленно глядя вниз, туда, где летом струился узкий ручей, теперь скованный льдом. Поросшие мелким кустарником склоны зимой покрыл снег, из которого проглядывали неприветливые голые черные ветки. Она положила руки ему на плечи.

— Я знаю, Антуан, это больно. Думаете, мне легко? У меня сердце разрывается на части. Но я должна, понимаете, должна оставить кому-то мою страну. Кому-то сильному, кто сможет ее защитить. Это супружество… Я знаю, это нелегкое испытание. Из тех, что кажется невозможным пережить. Но выхода нет. Я другого не вижу. Год я буду чужой женой. Но если ваша любовь достаточно сильна, вытерпите этот год. Когда моя клятва будет исполнена, мы с вами будем свободны. Сможем вместе уехать отсюда. Сможем пожениться, жить вместе, родить детей. Не видеться урывками, оглядываясь и страшась свидетелей, а любить друг друга открыто и честно.

— И давно вы решились? Почему, почему вы сказали Орсини и не сказали мне?

— Я сказала моему первому министру. Уже в который раз забыла, что его язык неплохо было бы укоротить ярдов на двадцать.

Антуан слабо улыбнулся.

— Антуан, мне так хотелось еще несколько дней быть счастливой, чтобы это не стояло между нами. Пожалуйста, прошу вас, не надо не меня сердиться. Вы так нужны мне. Я люблю вас.

Он поднялся и нежно поднес ее руки к своим губам.

— Мой рыцарь, — прошептала она. Он на мгновение прижал ее к груди, и она почти физически ощутила, какую боль причиняет ему стук собственного сердца. — Мой Антуан…

Накануне свадьбы с Иаковом, Изабеллу вдруг охватил страх, жуткий, всепоглощающий страх, близкий к панике. Она осознала, что наделала, но было поздно что-то менять. Она послала Жанну за Рони-Шерье. Жанна пришла в ужас.

— Это так скомпрометирует ваше величество!

— Быстрее, Жанна, умоляю тебя, — торопила королева. — Приведи его через нашу потайную дверцу, потихоньку. Но не медли, прошу тебя.

Антуан был сильно расстроен из-за предстоящей свадьбы. Его искренне чувство к королеве, раненое и растоптанное, казалось, лежало сломленным у его ног. Он не понимал, как Изабелла могла решиться на такое, если любит его. Он не знал всей сложности их семейных отношений, а если б и знал, он все равно не сумел бы оценить ее жертвы. Сам он пожертвовал бы ради нее не только данной отцу клятвой, а даже жизнью, и еще более того — честью. Целый год брачной жизни с королем Иаковом казался ему испытанием, которое убьет их любовь.

Теперь он глядел на Изабеллу, читал боль в ее глазах и верил ей как никогда. Эта свадьба наносила ей удар куда более жестокий, чем ему. Она спросила:

— Вы догадываетесь, зачем вы здесь в такой час?

Он молчал. За окном стемнело, сумерки сгущались, и своих фрейлин королева давно отпустила. Нетрудно было догадаться, чего она ждет от него.

— Я не могу так! — вдруг воскликнул он в отчаянии, глядя на ее сжатые губы. — Это не любовь! Я не знаю, что это. Но это не любовь.

— Это любовь. Я люблю вас, вы — меня. Что же это, если не любовь? Это любовь. И так было всегда.

— Но не теперь! Вы думаете не обо мне, а о том, о завтрашнем дне.

Она подошла ближе. Вид у нее был решительный. Ее бледно-розовый пеньюар приоткрылся, обнажив на мгновение гибкую девичью фигуру.