Луиза Аллен - Замужем за незнакомцем

Эврил хихикнула:

— А мы чудесно провели время в Хартфордшире, там вообще не было дождя или почти не было. Сейчас мы пробудем в Лондоне до тех пор, пока Адмиралтейство не даст Люку задание.

— Что ты станешь делать, когда он уйдет в море?

— Учить французский, — сделала недовольную гримасу Эврил. — Мне надо соответствовать титулу жены графа Франции, и Люк говорит…

Но что сказал Люк, так и осталось невыясненным, потому что в гостиной появились мужчины. Покинув столовую, они присоединились к дамам. За чаем София мужественно продолжала улыбаться и поддерживать светскую болтовню. Наконец, ушел последний гость — Кэл проводил Петтигрю и, вернувшись, бросился на софу рядом с ней и с облегчением выдохнул:

— Все прошло замечательно, миссис Чаттертон. Вы просто прирожденная хозяйка, теперь можете устраивать большие приемы. Вам предназначено судьбой стать хозяйкой модного салона.

— Ты не устал? У тебя был длинный и тяжелый день.

— Нисколько. День прошел интересно, а вечером приятно было встретиться со старыми друзьями.

— Меня поразило известие, что вы приобретаете корабль.

Он обнял ее за плечи.

Она продолжала:

— И горжусь, что ты предложил назвать его в нашу честь, хотя, возможно, остальные владельцы не согласятся. Но Дита и Эврил считают: Алистер, как титулованная и значительная особа, вполне может воспользоваться своим преимуществом, вряд ли кто-то станет ему перечить.

— Маркиз — наш козырной туз.

— А человек, которого прочат в самые молодые директора компании? — спросила она.

— Откуда ты… — Он выпрямился и взъерошил идеально причесанные волосы. — Откуда ты это узнала?

— Люк слышал, что так говорят о тебе в компании.

А… Это, без сомнения, преувеличение.

— Неужели? — Она посмотрела на него. — Я так горжусь тобой.

— Гордишься? — Кажется, он был удивлен ее словами.

— Конечно! Я горжусь, что тебе сразу дали такой высокий пост, горжусь, что ты делаешь такие успехи, что о тебе уже говорят, и меня совершенно не удивляет, что у тебя прекрасная репутация. — Она вдруг смутилась, заметив его ошеломленное лицо. — Но я хотела бы все-таки узнавать все от тебя самого.

— Понимаешь, я не привык обсуждать свои дела и уж тем более хвастать успехами, если бы даже они и были, потому что раньше мне не надо было об этом рассказывать, Дан всегда знал…

Он не закончил фразы, а она не торопила его. Наконец, он продолжил:

— Раньше я считал, что брак — это две не связанные между собой стороны. Одна — дом, жена, которую я обязан оберегать, дети, их воспитание. И отдельно от этого моя работа. — Он говорил медленно, раздумывая над тем, что говорит, и как будто сомневаясь.

— А как быть с твоими чувствами, надеждами, успехами и всем, что связано с этим?

— Они заперты на ключ, до них никому нет дела, я должен справляться сам. — Он вдруг притянул ее к себе. — Но кажется, это несправедливо по отношению к тебе.

— И к себе самому.

— Прости, я не привык и не умею говорить о своих переживаниях, делиться ими, вот ты и научи меня, София.

Ей бы просто притянуть его к себе и поцеловать. Он бы отнес ее в постель, и все вопросы и недоразумения были бы забыты. Но вместо этого она спросила:

— Расскажи, как у вас было с Даниэлем? Ты мог читать его мысли?

Она почувствовала, как сразу изменилось его настроение, напряглось тело, и уже решила, что он не станет отвечать ей, но Кэл горячо заговорил:

— Господи, нет! Я знал и ощущал их физически, как свои собственные, но они были его, а не моими.

— И что было не всегда приятно в определенных ситуациях, — заметила она тихо.

— Но привыкаешь и не обращаешь внимания. — Он повеселел.

— Итак… — Она пыталась разобраться до конца. — Правильно я поняла: все происходило так, будто его чувства были одновременно и твоими, как отражение на стекле?

— Наверное. — Он отстранил ее от себя и заглянул в глаза. — Да, именно так. А ты откуда все знаешь?

«Потому что иногда я чувствую то же самое, — хотелось ей сказать. — Потому что я люблю тебя».

— Нечто подобное я и предполагала. Ты не сердишься, что иногда я заставляю тебя говорить о Даниэле? Тебе не тяжело?

Последовала продолжительная пауза.

Он опустил голову, так что она не могла видеть его глаза, по которым уже научилась читать его мысли.

— Да, для меня это трудно, и все же я не возражаю. Чем больше я говорю о нем, тем легче становится у меня на душе.

София придвинулась ближе, тесно прижалась к нему и положила голову ему на плечо.

— Мы никогда его не забудем, — прошептала она. — И ты всегда найдешь меня рядом, как только захочешь о нем поговорить.

Они долго молчали, слова были не нужны, они чувствовали нежность и близость друг друга. Он прижался губами к ее волосам, и она замерла, счастливая.

— Может быть, пойдем спать? — тихонько предложил он. В его голосе проскользнули знакомые нотки, от которых у нее сладко замерло сердце. В такие минуты его голос обволакивал, взгляд проникал в душу и руки становились не нежными, а властными и настойчивыми. Сейчас он принялся поглаживать внутреннюю сторону ее запястья, и у нее взволнованно забилось сердце.

— Сейчас, сейчас… Но я должна еще кое-что выяснить. — Она посмотрела на него и замерла как будто в нерешительности.

Каллум прищурил глаза.

— Если я положу руку сюда, — и она обозначила жестом свое намерение, — а потом так… Или лучше так? — Она легонько сжала его естество и потом отпустила, не отводя от него взгляда, и лукаво рассмеялась.

Он схватил ее руку:

— Ах ты, маленькая ведьма! Наверх и немедленно! И там я объясню тебе, что и как я предпочитаю. А может быть, устроимся прямо здесь?

— Каллум! Сюда в любой момент может войти кто-нибудь из слуг, — запротестовала она, и он вскочил, поднял ее и прижал к себе. — Ты не можешь нести меня на руках, потому что слуги еще не…

Не слушая ее, он поднял Софию на руки, и, когда они оказались в спальне, Чиверс, увидев их, испарилась в мгновение ока.

И все было так же, как и раньше, но только еще лучше. Он позволил ей все, о чем она давно мечтала. Ее ласки еще никогда не заходили так далеко. Но и его она заставила быть смелее и раскованнее, чем всегда.

София проснулась и увидела, что свечи еще горят, Каллум спит рядом на спине, совершенно голый, закинув одну руку за голову, одно колено поднято, внизу комок сбитых простыней. Впервые после любовных объятий он остался с ней. Она лежала, прислушиваясь к его ровному дыханию и ощущая всем телом блаженную расслабленность.

Часы пробили час ночи. Спать ей не хотелось. Осторожно перекатившись на бок, она с восхищением рассматривала лежавшего рядом мужчину, рассматривала глазами художника. Такой возможности раньше у нее не было. Ее всегда поражала разница между телами мужскими и женскими. И сейчас, придвинувшись ближе и покраснев, она изучала детали интимного строения, замирая от восхищения и любопытства.