Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви

Мистер Маравилл сам снизошел до того, чтобы обратиться к одинокой подательнице заявления, удивленный появлением девушки, так сильно отличающейся от основной массы эмигрантов.

— Вы собираетесь ехать одна? Хорошо, вы не могли сделать ничего лучшего. Там совсем неплохо, заработная плата в три раза больше, чем в Англии, баранина по три пенса за фунт, превосходный климат, изобилие мужей. Посодействовать в путешествии? Нет, платите сами. Странная девушка. Ну, ничего. В Австралии хорошо. И никогда не вздумайте возвращаться обратно, никто этого не делал. Джон, сделайте билет этой молодой леди. Вы пришли вовремя. Блэкволская железная дорога доставит вас к западным индийским домам. Спросите там о «Земле обетованной» и не стоит терять времени. Это судно должно быть отбуксировано в Грэйвсенд сегодняшним полуднем. Покажите свой билет и получите снаряжение. Всего хорошего.

Лу еще не пришла в себя, когда обнаружила, что стоит на улице с загадочным билетом-паспортом. Хотя она и стояла на лондонской улице, но чувствовала, что не принадлежит ей, не является больше частью этой деловой жизни, что она уже изгнанница. Мысль о том, что она так настойчиво хочет эмигрировать, вдруг причинила ей сильное душевное страдание. Что это за таинственные связи с родной землей? Оставить ее — все равно что проститься с мужем, другом.

Всю ночь и утро лил сильный дождь и Темз-стрит была в грязи, но эта ее грязь и слякоть не шла ни в какое сравнение с болотом западных индийских доков, к которым Луиза подошла со станции. Здесь все действительно было пропитано грязью, и ей открылся новый мир громадных кораблей, их высокие прямые мачты уходили в летнее небо, разноцветные флаги развивались на фок-мачтах, перекинутые с бортов суден трапы не оставались подолгу пустыми: товары грузились и разгружались, громоздились в огромном количестве бочки, горы сандаловых деревьев лежали повсюду, груды шерстяных мешков были разбросаны тут и там.

Лу несколько раз пришлось спросить дорогу, показывая свой билет как документ, свидетельствующий о правомерности ее пребывания в этом незнакомом мире, прежде чем она добралась наконец до длинного низкого сарая, где комендант раздавал снаряжение эмигрантам: кровати, маленькие жестяные кружки, ножи, ложки и вилки из блестящего британского металла, которые бы не рискнули положить к себе на стол даже люди среднего класса, немного скобяных изделий, мыло, одежду: голубую шерстяную фуфайку и молескиновые брюки для мужчин и серую ткань для женщин, поддеваемую под платья и юбки.

На этом складе царила настоящая предотправочная суета. Клерк сидел за столом, записывая имена эмигрантов, номера их будущих коек, здесь были и семейные парочки; количество людей в некоторых семьях выражалось дробными числами, причем половинками считались маленькие дети. В этом месте оказались и просто одиночки, и молодой сельский рабочий, бледный механик, молодая женщина и много других людей, собирающихся пересечь земной шар в поисках лучшей жизни.

Эмигранты прошли по сходням с ограждениями, напоминающими перила при входе в парижский театр. Затем они получали номера своих коек, затем проходили к мистеру Свону, распределяющему их снаряжение: сначала узкие соломенные матрасы, обшитые новым тиком, еще пахнущие мануфактурой, затем набор посуды, включающей кружку, тарелку, тазик, ножи и, наконец, три или четыре кусочка мыла, ну и для некоторых выдавали молескиновую материю и фуфайки.

Он был ярким, приятно выглядевшим джентльменом, этот мистер Свон, с дружелюбным улыбающимся лицом, которое казалось более молодым, чем должно было быть в его годы. Он провел свою жизнь, распределяя снаряжение среди эмигрантов, вручая им кастрюльки и матрасы, но никогда не помышляя о том, чтобы эмигрировать самому, он смотрел на эмиграцию как на самую милую вещь в мире, это была как бы судьба, для которой все рождались, а те, кто все же не уезжал, просто лишали Австралию дополнительных жителей. Мистер Свон выселил бы все население Британских островов и, снабдив кастрюльками, послал бы его на Юг в поисках счастья. Он был большим поклонником Шекспира, и строчки стихов этого поэта были у него на устах, он просто не мог не процитировать некоторые из них, раздавая снаряжение эмигрантам. Здесь слышалось бряцание кастрюль и кружек, хруст соломенных матрасов, людской гул. Тут и там шатались под тяжестью матрасов для семьи эмигранты, и над всем этим царил веселый голос мистера Свона, цитирующего Шекспира. А после полудня этот почтенный джентльмен отправился в Грэйвсенд, на борт «Земли обетованной», где можно было видеть его раздающим кастрюли.

— Ну вот, сегодня я сделал неплохую работу, — сказал мистер Свон, когда проверил число квитанций на снаряжение, выдаваемое им. — Подождите, молодой человек, теперь можете проходить со своими матрасами. Ну, моя прекрасная, ваши дела привели вас к нам? — говорил он, обращаясь к Луизе, которая в этот момент приблизилась к прилавку. — Уезжаете одна? Устали от этой страны, я полагаю. Отлично. Ну вот вам, моя дорогая, одна тарелка, одна кружка, две ложки. Женщины находятся в кормовой части судна. Вот вам матрас, моя дорогая, — конечно, он слишком тяжелая ноша для вас.

Лу схватила матрас, как могла, все еще сжимая в руке и свой узелок, и стала пробираться к выходу. Молодой эмигрант, ирландец довольно приятной наружности, помог ей нести тяжелую ношу и пообещал донести ее до борта судна.

У пирса стояла «Земля обетованная» — огромное судно черного цвета с позолоченной полоской по бортам и с позолоченными буквами названия на носу. На борту царило необычайное оживление и толчея. Пассажиры яростно атаковали трап, неся свои пожитки, офицеры корабля бегали тут и там, матросы кричали друг на друга, грузы поднимали на корабль, на стапелях стояли государственные инспектора, представляющие все структуры эмигрантских служб, хотя сами эмигранты никоим образом не выглядели беззащитными. Какую бы боль они ни могли испытать впоследствии, когда последняя линия земли скроется от них и придет чувство расставания, сейчас они были слишком заняты, чтобы расстраиваться по этому поводу. Маленькие дети издавали слабые вопли, напуганные странной сценой посадки, однако отцы и матери, парни и девушки выглядели вполне счастливыми, новизна ощущений, казалось, настраивает всех на хороший лад, и веселые жизнерадостные голоса звучали над сутолокой сборов.

В час дня выстроилась большая очередь перед камбузом, и сотни натруженных рук, держащих миски, выданные мистером Своном, протянулись к аккуратному негру, наполняющему их жареной говядиной и вареной картошкой. В течение многих недель этот спокойный темнокожий человек должен был вершить людскими жизнями и из толпы можно, было услышать энергичные крики: «Теперь, доктор, моя очередь». Распределение еды вскоре было окончено, отдельные семьи уселись за чистые сосновые столы, люди выглядели вполне довольными своим положением и отдавали должное своей первой трапезе на корабле. Мужские котелки и женские шляпки были повешены на деревянные колышки над узкими кроватями, багаж для путешествия был рассортирован и уложен, дети бегали взад и вперед по темным каютам, все еще удивляясь такому странному плавающему дому.