Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви

Скучные, пустые дни. Летние розы давно уже расцвели и немного даже завяли и вся трава была усыпана лепестками, но Флора, которой нравилось собирать и расставлять цветы, оставляла сейчас вазы совсем пустыми и страдала оттого, что растения умирают, оставаясь несобранными до тех пор, пока миссис Олливент не рискнула однажды и не вышла в сад с большими ножницами и корзиной. Покой, тишина дома стали более чем меланхоличными. Были солнечный свет, теплота, веселая палитра цветов в комнатах, из окон виднелся сад и широкая река, но в доме не было радостных голосов и смеха, лишь изредка раздавался неторопливый разговор двух леди. Когда Флора не бродила в задумчивости по саду, она проводила свое время за чтением, сидя на софе или просто размышляла, глядя на висящий на стене ковер.

В отношениях двух женщин была сдержанность, несмотря на то, что обе любили друг друга. В своих разговорах они боялись затронуть болезненную тему и поэтому обычно обсуждали сиюминутные проблемы. С каждым днем Флора становилась все более апатичной и все меньше было сил вести даже непродолжительные беседы. Местный врач, которому доктор Олливент доверил здоровье своей жены — пожилой мужчина, неплохо разбирающийся в своем деле, сказал, что эта апатия а слабость естественны, особенно в такое время года.

— Мне бы хотелось, чтобы доктор Олливент был с вами почаще, — сказал этот мистер Чалфонт своим бодрым голосом, — это бы вне всяких сомнений разнообразило вашу жизнь. Но, конечно, в связи с его огромной практикой, это почти невозможно, человек его положения — просто раб собственной репутации.

Мистер Чалфонт находился в абсолютном неведении относительно того, что доктор Олливент решил совсем не возвращаться сюда.

В одном из своих приходов он мягко укорил свою пациентку за красные круги под глазами.

— Я боюсь, что мы начали плакать, — сказал он с некоторым возмущением. — А этого не стоит делать. Миссис Олливент, — продолжал он, обращаясь к старой леди, — вы не должны позволять ей делать это. Спокойствие духа сейчас особенно необходимо, я не могу понять, откуда появляются слезы, когда вы живете счастливой и полной достатка жизнью. Вы должны больше гулять, больше быть на свежем воздухе.

Флора пообещала, слабо улыбаясь, что больше не будет плакать.

— Я хочу подчиниться вам, — проговорила она. — Ради, ради… — и тут она разрыдалась, что очень встревожило семейного доктора.

Ради кого, ради кого она должна была жить? Какие надежды, мечты и радости значимы для нее?

— Истерия, — пробормотал мистер Чалфонт.

Так был поставлен диагноз, и врач прописал своей пациентке одну из тех настоек, которая должна была прекратить бесконечный поток слез и успокоить воспаленный мозг, быть может, это было успокаивающее, которое еще на заре цивилизации шекспировские врачи рекомендовали выпить леди Макбет.

Неделю спустя доктор Олливент получил телеграмму от своего друга в Теддингтоне.

Судьба позволила ему быть отцом лишь на короткий миг. Глаза маленького сына открылись лишь на мгновение, так что отцу не суждено было увидеть их блеск. Все случилось неожиданно, в одну ночь. Жена была жива, но очень слаба, говорилось в телеграмме.

Доктор оказался в Теддингтоне так скоро, как его туда смогли доставить кэб и поезд. Он стоял в темной комнате, наполненной утренней прохладой и запахом роз, склонившись над застывшей фигуркой своего первенца, миссис Олливент находилась рядом, тяжело вздыхая и всхлипывая.

— Я должна была бы так сильно любить его, гордиться им, Гуттберт, и он был так похож на тебя, — рыдая, говорила миссис Олливент.

Доктор Олливент слабо улыбнулся. Лицо младенца было нежным и мягким, чем-то напоминающим нераспустившийся подснежник и так мало походило на мужественное лицо своего отца.

Комната его жены находилась на противоположной стороне коридора, всего в нескольких шагах, но он не желал заходить туда. Она была очень слаба, но опасности здоровью не существовало, как утверждал мистер Чалфонт, причем его мнение разделил и другой известный лондонский врач, все возможные меры были уже приняты.

— Тогда я не пойду смотреть ее, — сказал доктор Олливент.

— Но, мой дорогой, ваше присутствие, несколько утешительных слов от вас…

— Могут создать ненужное волнение, — перебил доктор Олливент. — Сильно ли она расстроилась из-за потери ребенка?

— Насколько я могу знать ее характер — не очень. Она вздохнула, когда ваша мать сказала ей о смерти младенца, и пробормотала что-то невнятное, но не пролила ни одной слезы по своему малышу. Кажется, у нее скорее общая депрессия, чем просто печаль. Когда к ней вернутся силы, мы должны постараться отвлечь ее от грустных мыслей. Мне очень горько видеть то, как вы тронуты вашей потерей, мой дорогой, — добавил мистер Чалфонт, замечая на лице доктора страдальческий взгляд.

— Да, это огромная потеря. Мой бедный мальчик! Было бы так прекрасно работать для него, думать о нем в часы моего уединения. Мой сын! Трудно говорить такие слова о мертвом. Мой сын!

Он оставался на вилле весь день и всю ночь, но предпринял все для того, чтобы Флора не знала о его присутствии. Всю ночь он просидел в комнате, примыкающей к помещению, в котором находился его мертвый сын, и лишь в середине ночи и серым рассветом он подошел к его маленькой кроватке.

— Я согласен понести наказание за свой грех, Господи, — сказал он. — Но не перекладывай мою вину на невинную жизнь.

Возможно ни разу в жизни он не обращался столь откровенно к Творцу и Судье, никогда столь страстная и искренняя мольба не срывалась с его губ.

Он получил удар, который перенес с необычайным смирением, хотя удар был страшен. Он рассчитывал завоевать любовь ребенка со временем, если бы даже и не смог вернуть себе жену. Ребенок был связующим звеном между ними, даже если бы он, муж, оставался ненавистным Флоре, он мог бы их сближать иногда, несмотря на то, что их слова и взгляды были бы весьма холодными при встрече.

Более чем неделю состояние Флоры оставалось опасным, и все это время доктор Олливент приезжал на виллу, проводя здесь все свободное от работы время, Отдыхал он мало, был полон тревоги и беспокойства, являлся заботливой нянькой и доктором, но ни разу не вошел в комнату жены. Когда ей стало лучше и она пошла на поправку, доктор Олливент вернулся в дом на Вимпоул-стрит, пребывая в сильном смятении духа.

Флора медленно возвращалась к жизни. Во время своей болезни она не очень-то следила за происходящим, была слишком слаба для переживаний и воспоминаний. Возвращающиеся силы принесли с собой и страдания. Вновь ей вспоминались минувшие события, ей тяжело было размышлять над своими бедами и ошибками, думать о своем смертьнесущем муже — так она называла его про себя, хотя и ни разу не усомнилась в его версии о происшедшем на утесе. Но тот случай все же был убийством. Если бы они не поссорились, если бы в душе доктора не было бы затаенной ненависти к Уолтеру, то ничего бы столь печального не произошло. Виной всему были злые чувства.