Ирэн Фрэн - Набоб

А индийцы? Они тоже не принимают культуру и нравы пришельцев. Даже те, кто ведут дела с европейцами, удивляются непонятливости последних, их «нецивилизованности».

И беда не только в том, что англичане вывозят за море индийские драгоценности, подрывая этим благосостояние местных банкиров и Хозяев Торговли. Дело в том, что чужеземцы, фиранги, не способны смотреть на мир так, как смотрят индийцы. Эти чужаки слишком торопливы, они не слышат музыки мироздания, не чтут закона дхармы, зато придают слишком большую важность суетному планированию и всякого рода расчетам.

На фоне большинства европейцев Мадек кажется исключением. Он не столь предвзято относится к чужой культуре, способен восхищаться ее чудесами и перенимать местные языки и обычаи. Для него индийцы не являются «дикарями», договором с которыми можно пренебречь ради собственной выгоды. Более того, он открывает для себя, что их культура свидетельствует об огромной жизненной силе. Влюбившись в царицу Сарасвати, Мадек ищет способ сблизиться с нею, пытается понять ее и ее соотечественников. То же происходит и с Сарасвати. Любовь к Мадеку пробуждает в ней стремление к свободной жизни вне зенаны, вселяет уверенность в собственные силы, вызывает интерес к культуре и мышлению людей, живущих по ту сторону Черных Вод.

Любовь, вспыхнувшая на фоне все усиливающейся конфронтации между индийцами и европейцами, имела немного шансов на выживание. Хотя она и не угасла полностью, Мадеку и Сарасвати пришлось расстаться. Трагедия страны и трагедия отдельных людей — как часто они совпадают! Враждебное столкновение двух культур приводит к усилению замкнутости каждой из них. Ставший уже наполовину индусом Мадек вдруг вспоминает о том, что он родом из Франции, и намеревается отвоевать Индию у англичан с тем, чтобы отдать ее под власть своей страны. Сарасвати пускается в хитрые интриги. Европейцы и их культура (в том — увы! — не лучшем виде, в каком ей приходится ее наблюдать) вызывают у царицы отвращение. Ее утешает лишь мысль о том, что Мадек — не такой, как другие фиранги. И он действительно не такой: Индия оставила глубокий след в его душе, он сумел постичь то, что осталось навсегда скрыто от других. Но при этом для соотечественников он тоже оказывается «не таким»: ценя в нем мужество воина, они посмеиваются над его манерами, привычками, над «дикостью» некоторых его представлений. Бретонский крестьянин, увидевший у Мадека амулет с изображением Ганеши, с проклятием бросает диковинного «демона» в колодец, боясь, как бы соприкосновение с заморским богом не осквернило его. Может быть, неприятие чужого и нежелание понять его действительно основаны на страхе? Кажется, что безопаснее держаться за свое, привычное, а если это так, — то свое возводится в ранг единственно правильного. Вот об этом-то заколдованном круге и заставляет задуматься роман И. Фрэн, прекрасно демонстрирующий преграды на пути к взаимопониманию как со стороны европейцев, так и со стороны индийцев.

В «Набобе» мы встречаем ряд исторических персонажей, известных по учебникам истории. Это и английский генерал-губернатор Уоррен Гастингс, и его противник сэр Фрэнсис, и главнокомандующий французской армией Лалли-Толлан-даль, и многие другие. И. Фрэн умело пользуется принятыми в XVIII веке обозначениями далеких земель, упоминая, например, о «татарских ламах», удачно вкрапливает в текст романа слова хинди и санскрита, создавая неповторимый колорит времени и места. К сожалению, нередко в описаниях поведения и рассуждений индийских персонажей книги автор заставляет их мыслить слишком по-европейски. Так, например, малоубедительно звучит разговор между раджей Бхавани Сингхом и его гуру брахманом Моханом. Трудно представить себе, чтобы воспитанного в традиционной культуре раджу раздражали витиеватые высказывания брахмана. Еще труднее допустить, чтобы раджа мог позволить себе столь непочтительно разговаривать со своим духовным учителем. Его тон был бы, наверное, уместен, если бы вместо раджи в разговоре участвовал, скажем, Людовик XI, а вместо Мохана — епископ Верденский. Восток же, как известно, дело тонкое. Достаточно однозначно звучит в устах автора и оценка функций многих божеств индуистского пантеона: демонизированный образ Кали заставляет видеть в этой богине только силу разрушительную, агрессивную, для всех одинаково опасную. Отношение же к Кали и многим другим богам в Индии отнюдь не такое простое: с богами связано понимание ряда философских идей, во многом они олицетворяют неоднозначность мира.

Думается, что российский читатель заметит эти и другие неточности в интерпретации индийских реалий, но, несмотря на них, сможет по достоинству оценить роман в целом, поразмыслить над затронутыми в нем вечными вопросами. Учитывая тот факт, что большая часть индийских слов в романе не разъясняется — это ведь художественное произведение, а не научное исследование, — мы позволили себе приложить к тексту небольшой словарик, разъясняющий некоторые имена и понятия, встречающиеся в книге.

Хочется надеяться, что роман «Набоб» будет хорошо принят российскими читателями.

аватара — земное воплощение божества.

Ананта — (букв, «бесконечный», «безграничный») прозвище мирового змея Шеши, которого также называют Царем змей.

апсары — полубожественные женские существа, обитающие в основном на небе, но также и на земле (например, как женские духи вод). Считаются прекрасными танцовщицами, изощренными в любовном искусстве.

аупариштака — наслаждение, достигаемое при оральном сексе.

аюрведа — одна из Упавед, трактующая медицинские вопросы, а также традиционная индийская медицина вообще.

баньян — 1) вид индийских фикусов огромных размеров; 2) название индийских агентов на службе у англичан.

Брахма — бог-творец мира, прародитель всего существующего; входит в Тримурти.

Брахман — мировая душа, божественная субстанция, первопричина возникновения как мира богов, так и мира людей и всех других существ.

брахман — высшая варна жрецов и духовных наставников в индуизме.

ваджра — изначально — палица Индры; в переносном смысле символизирует силу, обеспечивающую прочность, неуничтожимость и т. п.

Веды — собрание гимнов, песнопений, жертвенных формул, заклинаний и т. п., которые были, согласно преданию, разделены мудрецом Вьясой на четыре сборника (самхиты): Ригведа, Яджурведа, Самведа и Атхарваведа. Древнейший индийский религиозно-философский текст. Слово «веда» означает также священное знание и знание вообще. Существуют также Упаведы — сочинения, считающиеся дополнениями к Ведам.