Симона Вилар - Леди-послушница

Однако Эдмунд не ответил, отвлеченный какими-то сторонними звуками, и даже схватил Хорсу за руку.

— Слышите?

С улицы доносился конский топот, крики, визг, подвывание. Для Эдмунда, выросшего в краю непрерывных войн и набегов, эти звуки служили сигналом тревоги, и он положил руку на рукоять меча. Однако Хорса остался спокоен.

— Пустое. Барон Эдгар не позволил бы твориться беззакониям в своих владениях. Это просто…

Тут внизу, прямо в гостинице, послышался шум, раздались голоса, потом долетело пение. Эдмунд поднялся с места, осторожно приоткрыл створку двери и прислушался.

— Ха! Да это просто ряженые!

В зале гостиницы действительно толпились ряженые: в самых замысловатых масках, в козьих, бычьих, кабаньих личинах, они плясали, водили хороводы между столов, увлекая с собой находившихся внизу постояльцев, пели о Сретении, о блинах, причем требовали у хозяев угощения за свое представление.

В центре образовавшегося хоровода выделывал коленца танцор, накинувший на себя мохнатую бычью шкуру, подскакивал, кружился подбоченясь. Он более всех вызывал смех и веселье — зрители едва не падали от хохота, ложились на столы. А когда мнимый «бык» вскочил на скамью и, топая ногами, потребовал себе блинов, хохот в зале перешел просто в рев.

У Эдмунда возникло желание присоединиться к веселью внизу, но его удержал Хорса.

— Мы не закончили разговор.

— Но поглядите, сэр, ряженые дарят всем свечи. Это наверняка те, какие ныне освятили в церкви.

— Что с того? Все, как всегда. И за свои подношения они требуют блинов.

Эдмунд с улыбкой наблюдал, как хозяйка, вынеся блюдо с требуемым угощением, привстала, чтобы поцеловать ряженого, и тот на миг откинул бычью личину. Удивленный Эдмунд заметил, что под рогатой мордой мелькнуло нежное девичье лицо, но лишь на краткий миг: девушка расцеловалась с хозяйкой, и лохматая маска вновь скрыла ее. Но Эдмунд был поражен — до того красивой показалась ему незнакомка: ее тонкое оживленное личико, изящный профиль, светлая волнистая прядь вдоль щеки…

Замерев, Эдмунд смотрел, как веселящиеся ряженые под предводительством незнакомки покидают гостиницу.

— Вы заметили, сэр? — обратился он к подошедшему Хорсе. — Кто же это?

Но Хорса лишь молча увлек Эдмунда назад к столу. Тот послушно сел и вроде бы устремил внимание на рассказчика, однако вид у него при этом был несколько отрешенный. А ведь его спутник теперь подошел к самой сути: стал рассказывать о непростом характере Эдгара Гронвудского, а также о его жене, баронессе Гите. Не будь Эдмунд так занят своими мыслями, он непременно бы отметил, как дрогнул голос собеседника при упоминании имени баронессы. Тот даже умолк на какое-то время, словно пытаясь успокоиться. Потом продолжил: рассказал, что у четы из Гронвуда было двое детей — дочь Милдрэд, старшая, и сын Свейн, которого они слишком рано похоронили, унесенного какой-то детской хворью. Хорса всегда интересовался обитателями Гронвуда, не пропуская новостей о них.

— Теперь все, что они имеют, должно перейти к Милдрэд, — проводя кончиком кинжала по столу, продолжал пояснять Хорса. — Но если по нашим саксонским законам женщина имеет право владеть землей, то норманны так не считают. Наследница должна только передать владения вместе со своей рукой — мужчине, который будет править и приумножать полученное. Ценный товар из наших невест сделали эти псы-норманны, разрази их гром. Но нам-то с тобой сейчас это только на руку. Ибо тот нормандский хлыщ, родственничек епископа Илийского, какого Эдгар и Гита хотели видеть супругом Милдрэд, почил в бозе. Он, надо думать, был не слишком умен, если, уже будучи обрученным, отправился в Святую землю по некогда данному обету, да там и сложил свою глупую голову. Это было год назад. По саксонскому обычаю юная Милдрэд весь этот год носила по нему траур. Сейчас ей семнадцать. Траур окончен, и самое время девушке обручиться вновь — с тобой. И повторяю: по нормандскому закону, получив руку Милдрэд, ты однажды станешь хозяином этих земель, этих богатств, владельцем самого Гронвуд-Кастла!

Эдмунд согласно кивнул, все еще пребывая в своих грезах.

— Да ты не слушал меня! — возмутился Хорса.

Юный тан вздрогнул, сосредоточился и спросил первое, что пришло на ум:

— Но если лорд Эдгар нам откажет?

— Не посмеет. Я не говорил тебе, что у него прозвище Миротворец? Так вот, для него самым главным является сохранение мира в том краю, где он правит. Поэтому, если Эдгар Миротворец узнает, что в случае его отказа здесь произойдут волнения, что в любой миг может вспыхнуть мятеж, что саксы объединятся и поддержат потомка своих королей… Он ведь сам сакс и не станет воевать против своего племени. Да и чем ты не жених для его дочери? Молод, носишь цепь и шпоры рыцаря, богат. А твоей родовитости может позавидовать сам король Стефан.

— Однако вы говорили, что Эдгар предан Стефану? Разве он захочет отдать дочь человеку, который намеревается воевать с помазанником Божьим?

Хорса даже сплюнул и сердито поглядел на Эдмунда, поглаживая шрам в уголке рта.

— А уж это позволь мне объяснить лорду из Гронвуда. Но повторяю — леди Милдрэд, считай, уже просватана за тебя. Эдгар не решится отказать тому, кто сможет поднять против него его же соплеменников.

Эдмунд задумался, вспомнил местных воинственных саксов, с такой готовностью присягнувших ему, потомку саксонского принца, и горделиво вскинул голову. Как же упоительно сознавать, что за тобой стоит такая сила! И если леди Милдрэд к тому же красавица…

Бог весть отчего ему вспомнился пленительный образ незнакомки под бычьей личиной. Конечно, благородная леди, носящая траур по жениху, должна быть совсем иной, и ей не к лицу возглавлять ряженых. Однако Эдмунд в этот миг не мог представить красивую девушку как-то по-другому.

И еще был Гронвуд-Кастл.

Юноша не удержался, чтобы не распахнуть окошко и еще раз не взглянуть на великолепные зубчатые стены. Там, похоже, шел пир, слышались отдаленные звуки музыки, веселый смех. Стать хозяином такого замка…

— Не напусти холода, — проворчал Хорса. — Жаровня-то совсем остыла.

Эдмунд послушно запахнул ставень и увлажнившимися глазами взглянул на укладывающегося почивать Хорсу.

— Вы так стараетесь, сэр… Примите же мою сердечную благодарность.

— Позже отблагодаришь меня, — буркнул Хорса. — Когда наденешь на себя корону Англии.

В ответ Эдмунд только покорно вздохнул.

В первую неделю Великого поста баронесса Гита Гронвудская решила устроить слугам баню. Все знали, что леди строга с челядью и не выносит, если от них исходит дурной запах, поэтому обитатели Гронвуд-Кастла уже свыклись, что порой им приходится мыться — летом раз в неделю-две, а зимой хотя бы раз в месяц. Это воспринималось как прихоть хозяйки, и окрестные жители даже побаивались таких порядков, жалея прислугу из замка, но леди Гита оставалась непреклонна. К тому же настало время поста, когда следует чаще ходить к исповеди, и она не могла допустить, чтобы ее служанки оставались немытыми, особенно после дней, когда бывали «нечистыми» [12] Так называли женщин в дни месячных. Женщине в это время запрещалось посещать церковь, а также следовало обмыться после дней, когда они «нечистые». .