Филиппа Грегори - Королевская шутиха

— Джейн, иди и ляг, — слабым голосом велела королева. — Не хватает, чтобы и ты свалилась вслед за мной.

— Я лягу, но не раньше, чем ваше величество съест несколько ложек бульона.

Мария покачала головой и махнула рукой в сторону двери. Джейн не посмела спорить и ушла, оставив нас вдвоем.

— Ханна, это ты? — спросила королева, не открывая глаз.

— Да, ваше величество.

— Я продиктую тебе письмо к королю. Ты напишешь письмо по-испански и отправишь так, чтобы его никто не видел. Поняла?

— Да, ваше величество.

Я достала бумагу, перо и чернила и расположилась возле королевской постели. Королева диктовала по-английски, я в уме переводила ее фразы и записывала их на испанском. Фразы были торопливыми и длинными. Чувствовалось, королева давно ждала момента, чтобы отправить мужу это письмо. Оно складывалось долгими бессонными ночами, когда Мария беззвучно плакала, лежа одна. Это было ее предсмертное послание Филиппу, который находился далеко от Лондона и весело проводил время в Испанских Нидерландах, обласканный вниманием женщин и подобострастием мужчин. Это было письмо мужу, при живой жене строившему замыслы женитьбы на ее младшей сестре. Письмо Марии напоминало письмо, которое на своем смертном одре написала ее мать, — послание любви и верности человеку, не принесшему ей ничего, кроме сердечных мучений и душевных страданий.

Мой дражайший муж!

Поскольку в дни моих болезней и печалей тебе угодно находиться далеко от меня, я пишу тебе слова, которые с радостью произнесла бы, глядя на твое прекрасное лицо.

Едва ли какая-либо другая женщина была бы или будет тебе столь же верной и любящей женой, как я. Пока ты был рядом, одно твое присутствие радовало мое сердце. Жаль только, что мы так мало времени находились вместе.

Мне очень тяжело сознавать, что я встречаю смерть в том же состоянии, в каком долгие годы шла по жизни: одна и без любимого человека. Я молю Бога о том, чтобы ты никогда не познал одиночества, которое было моим постоянным спутником едва ли не каждый день моей жизни. У тебя есть любящий отец, способный дать мудрый совет; у тебя есть любящая жена, всегда желавшая находиться рядом с тобой. Никто и никогда не будет любить тебя больше, чем я.

Меня успокаивают обычными словами о скором выздоровлении, но я знаю, что я совсем близка к смерти. Возможно, это письмо — последний мой шанс проститься с тобой и послать тебе мою любовь. Пусть же мы встретимся на небесах, раз не смогли быть вместе на земле. Я постоянно молюсь об этом.

Слезы мешали мне писать. Я тихо вытирала их рукавом. Но королева была совершенно спокойна.

— Ваше величество, вот увидите, вам станет лучше, — пыталась успокоить ее я. — Джейн рассказывала мне, что осенью вы часто хвораете. Зато, когда ударят первые морозы, вы сразу поправитесь, и мы будем праздновать Рождество.

— Нет, Ханна, — возразила она.

В ее тоне не было и следа жалости к себе. Чувствовалось, она очень устала от земной жизни.

— Нет. На этот раз я так не думаю.

Зима 1558 года

Сэр Роберт приехал ко двору вместе с членами государственного совета, дабы склонить королеву к скорейшему объявлению имени того, кто наследует престол. За предыдущий месяц все советники побывали в Хатфилде, и их советы королеве были продиктованы Елизаветой.

— Королева очень плохо себя чувствует и никого не примет, — сердито объявила им Джейн Дормер.

Мы с нею обе стояли возле двери в покои королевы. Сэр Роберт подмигнул мне, но ответной улыбки от меня не получил.

— Это долг королевы, — осторожно заметил лорд-канцлер. — Она должна объявить свою волю.

— Она уже объявляла свою волю перед тем, как удалиться в родильную комнату, — резко возразила Джейн Дормер.

Лорд-канцлер растерянно покачал головой.

— Мы это помним. Королева объявила наследником своего неродившегося сына, а его регентом назначила короля Филиппа. Однако ребенок так и не появился на свет. Сейчас королева должна назвать своей наследницей принцессу Елизавету, которая ни в каких регентах не нуждается.

Джейн колебалась, но была полна решимости никого не впускать.

— Поймите, королеве действительно очень плохо, — сказала я.

Я говорила сущую правду. Мария беспрестанно кашляла, исторгая черную желчь. Она не могла лежать, поскольку стоило ей лечь, как у нее сейчас же начинался кашель. К тому же мне не хотелось, чтобы эти перебежчики, смеющие именовать себя слугами королевы, видели, как она оплакивает неверного мужа и надежды, разрушенные Елизаветой.

Сэр Роберт улыбнулся мне, показывая, что прекрасно понимает мое непростое положение.

— Миссис Карпентер, — официально обратился он ко мне. — Ты давно служишь при дворе и прекрасно знаешь: королева тем и отличается от обычной женщины, что у нее есть обязанности перед государством. Королева не может позволить себе запереться в спальне и лежать лицом к стене. Она это знает не хуже нас. У нее есть долг перед страной, и никто не вправе препятствовать исполнению ее долга.

Я дрогнула, и они это сразу заметили.

— Отойдите, — тихо сказал нам с Джейн лорд-канцлер.

Мы неохотно отошли, пропуская всех в покои королевы.

Их пребывание не затянулось, и, едва они ушли, я сразу же вбежала к королеве. Она полулежала на подушках. Рядом стояла плевательница, полная комков черной слизи, и кувшин с водой, куда был выдавлен сок нескольких лимонов и добавлен сахар. Этим питьем она устраняла привкус желчи во рту. Кроме служанки, в комнате не было никого. Мария была столь же одинока, как больная нищенка, надсадно кашляющая на пороге чужого дома.

— Ваше величество, я отправила письмо вашему мужу, — сказала я. — Будем молить Господа, чтобы король прочел его и поспешил к вам. Тогда у нас будет веселое Рождество.

Королева даже не улыбнулась нарисованной мною картинке.

— Он не приедет, — тоном безмерно усталой и разочарованной женщины ответила она. — А если и приедет, я уже не увижу, как он поскачет мимо дворца в Хатфилд.

Она закашлялась, прикрывая рот платком. Служанка поспешила к ней с плевательницей.

— У меня для тебя есть другое поручение, — сказала королева, когда к ней вернулась способность говорить. — Вам с Джейн Дормер нужно будет съездить в Хатфилд.

Она замолчала. Я ждала дальнейших слов.

— Вы должны попросить Елизавету поклясться своей бессмертной душой…

— В чем, ваше величество?

— В том, что если она унаследует трон, то сохранит в Англии истинную веру.

Голос Марии звучал чуть громче шепота, однако убежденность в собственной правоте оставалась все такой же непоколебимой.

— Она не даст такой клятвы, — возразила я, зная приверженность Елизаветы протестантизму.

— Тогда я не объявлю ее своей наследницей, — сказала королева. — Трон унаследует Мария Стюарт, и французы получат власть над Англией. У Елизаветы есть выбор: либо сражаться за трон, если найдется достаточно глупцов, согласных ее поддержать, либо взойти туда на законном основании, имея мое благословение. Но она должна поклясться, что сохранит в Англии католическую веру. И это должно быть ее искренним намерением.