Ирэн Фрэн - Желания

Но с некоторых пор Рут больше не верила в счастье. Это случилось в конце лета, когда она узнала о приезде Командора, еще перед появлением Малколма. Таким же ясным утром, как это, она проснулась слишком рано и испугалась грядущего дня, а может, своего собственного отражения в зеркале. И не только потому, что увидела, как уходит ее красота. Конечно, Рут страдала от этого, спрашивая себя, что подтачивает ее изнутри день за днем. Но больше всего она боялась, что не сможет устоять перед жизненными трудностями, что ей не хватит храбрости и упорства продолжать противостоять воспоминаниям, смертям и горю.

Этим утром, как и всегда на протяжении двух последних месяцев, Рут отыскала в туалетном столике портрет Ирис.

Это была маленькая, немного потрепанная старая черно-белая фотография, сделанная во вкусе того времени: искусно подсвеченное лицо, наклонившееся над охапкой цветов. Ирис была сестрой Рут, старше на десять лет, предвестницей несчастья, невестой Командора. На Рут, тогда двенадцатилетнюю, в то время никто не обращал внимания, все видели только Ирис, прекрасную, пленительную Ирис, собиравшуюся замуж. Они с Командором любили друг друга. Это продолжалось три года, каждое лето, и как же было жарко тогда, и море было чище, и небо синее. И только Рут считала: не надо Ирис выходить замуж, не надо, все кончится плохо…

Она никому об этом не рассказывала. Мать умерла при ее рождении, и Рут доверяла только Ирис. Однако она чувствовала, что скоро потеряет и ее. Но откуда это предчувствие беды, когда весь мир счастлив? Можно было подумать, что она ревнует и поэтому злится; отец, если бы узнал, непременно наказал бы ее, лишив многочисленных великолепных подарков, которые Командор, заезжая за Ирис, всегда ей преподносил, словно хотел задобрить за то, что собирался украсть у нее сестру, словно уже догадывался, что Рут его не любит.

Даже позднее, когда случилось непоправимое, Рут все еще хранила молчание. Да и к чему было говорить? Смерть Ирис свела с ума отца, да и сам Командор, как утверждали, был на грани смерти. Рут так никогда и не узнала в подробностях, что же произошло. И никогда не пыталась узнать больше того, что ей сказали. Перед ней вдруг открылась вся цепь несчастий, начавшаяся с постройки «Дезирады»; а может, то было возмездие за тайное прошлое капитана или прошлое Леонор, странной женщины, построившей дом напротив их виллы. Она предпочла бы не знать и этого. Но надо было жить дальше, и Рут мечтала только о том, чтобы бежать, разорвать цепь несчастий. Она выросла и очень быстро созрела, но больше уже никогда ничего не предчувствовала. А вернее, всякий раз, когда у нее возникало какое-нибудь предчувствие, она гнала его от себя, словно ошибку или постыдную наклонность. Непонятным образом Рут не испытывала предчувствий вплоть до рождения Юдит. Она даже не смогла предсказать исчезновение отца. Неизменной с того времени сохранилась лишь ее ненависть к Командору.

Солнце осветило комнату, отразилось от полированной мебели, а в мастерской, являвшейся продолжением спальни, сильно запахло кожей. Некоторое время Рут разглядывала свои руки, закрывавшие маленький портрет. Ее руки столько сделали на «Светозарной», благодаря им блестела медь, росли растения, цвели георгины и розовые кусты в саду, переплеты возвращали жизнь книгам. Этими руками она создала свое счастье, в котором теперь начала сомневаться. Хорошо, что дочь уехала. Однажды опасность минует, и девочка вернется, ибо она действительно предчувствовала опасность: звонила каждый день и беспокойным, немного надтреснутым, словно она плакала, детским голосом спрашивала: «Все в порядке, в самом деле все в порядке?» — «Все в порядке, — отвечала Рут с уверенностью, которой на самом деле не испытывала, — работай, оставайся в Париже». И Юдит быстро вешала трубку, как будто боялась узнать какую-нибудь плохую новость.

Не надо ей возвращаться, еще раз сказала себе Рут, убирая портрет в ящик туалетного столика. Причесываясь и закручивая пучок, она пыталась забыть то, что тревожило ее с конца лета. Но как можно забыть, что Юдит все больше напоминает покойницу на портрете? Все эти годы были освещены памятью о красоте Ирис. Кто мог бы забыть ее навсегда? И кто, так любя Ирис…

Весь день Рут была печальна. Как обычно, Тренди задержался после кофе в гостиной. Сегодня Рут едва удавалось скрывать свое нетерпение. Больше чем когда-либо она нуждалась в тишине и боялась, что ее меланхолия прорвется наружу. Тренди уставился в огонь и подкладывал в камин дрова, не зная, о чем говорить. Должно быть, думал о Юдит или о своих рыбах. Около трех он решил наконец отправиться поработать, забыв, как обычно, шарф. Малколм непременно придет в семь. А до этого надо попытаться убить время и не слишком задумываться. По счастью, Рут собирался навестить виконт д’Аржан, один из лучших ее клиентов. Он посещал ее довольно часто. Вряд ли она его любила, но он ее развлекал. Несмотря на свои шестьдесят он продолжал окружать себя молодыми друзьями. Как она помнила, еще при жизни Ирис его совершенно не интересовали женщины. Д’Аржан был одним из местных дворянчиков. Его семья некогда обладала солидным состоянием, теперь сильно сократившимся. Будучи единственным наследником, он растранжирил его еще больше, но у него еще остались прекрасные ренты и довольно большое поместье в десяти километрах от моря — во внутренних землях, как здесь говорили, — куда он приглашал иногда Рут с дочерью. По правде говоря, д’Аржан сильно раздражал Рут: старался копировать Командора, но никогда не мог достичь его блеска. Кроме Рут он общался с местной знатью, например, с Анной Лувуа, месье Леонаром или теми двумя несчастными женщинами, которые пропали на празднике на «Дезираде». И, разумеется, д’Аржана всегда окружали молодые люди. Правда, уличенные в намерении расхитить остатки его состояния, они часто сменялись. Это забавляло местных жителей, за исключением Рут и ее дочери. Дерзость Юдит казалась д’Аржану очаровательной; и он часто приглашал девушку и развлекался, наблюдая за ее поведением.

В этом была какая-то странная извращенность. С завидным постоянством юные друзья виконта поголовно влюблялись в Юдит, сперва провоцировавшую, а затем с яростью, невероятной для такой юной девушки, осаживавшую их, едва они объяснялись ей в своих чувствах. Первый — ей не было и четырнадцати — был награжден пинком, затем Юдит стала действовать более изощренно. Чтобы отомстить недостойному кандидату, которого виконт попросил присмотреть за тремя только что купленными породистыми котятами, она похитила одного и минуту держала его под струей холодной воды, после чего котенок заработал хронический насморк, а также стойкое отвращение к женщинам и водопроводам. Впрочем, Ами д’Аржан совершенно не рассердился на Юдит за ее жестокость. Он прогнал молодого человека и вскоре заменил его упрямым рыжим англичанином Питером Уоллом. Но и этот увлекся Юдит. Виконту не терпелось узнать, какое наказание уготовано англичанину. Но Питер Уолл был деликатен и осторожен. Юдит уже собиралась сдаться, как однажды, поддавшись ревности, Уолл имел неосторожность заявить, что ее мать и виконт участвуют в ночных сборищах молодых людей, которые Рут устраивала в рыбацкой хижине Корнелла. Подобное обвинение, истинное или ложное, Юдит простить не могла — хлестнула Уолла по лицу салфеткой и убежала, хлопнув дверью, оставив старого Ами д’Аржана умирать от смеха у камина.