Ирэн Фрэн - Желания

С невероятной скоростью он исполнил какой-то невообразимый пассаж, написанный для певицы.

— Да что это такое! Я все еще путаю правую и левую руку! Берениса… Еще немного вашего замечательного ликера. Да, Ирис Ван Браак. Она была женой Командора. Но вы ведь были у него тогда, молодой человек, я узнал вас, ваш шарф и то, как он намотан…

Тренди не успел ответить. Дракен продолжал:

— Теперь он увлекся новой девушкой. Поселил ее у себя, в этой провинциальной глуши. Или, вернее, она у него поселилась. Задаст она ему хлопот… Зато они как следует повеселятся.

— Это племянница Ирис Ван Браак. Все эти старые семейные истории… Такие запутанные. Эта крошка целыми днями рисует. Рисует Командора или его дом. Что тот, что другой — прекрасные сюжеты. В конце концов, Круз все это надоело, и мы упаковали чемоданы.

Его голос стал немного хриплым. Было ясно, что он охотно остался бы на «Дезираде».

— Круз предостерегала Командора от этой девушки. Все напрасно. Не знаю, что он вбил себе в голову. Она-то знает, но не согласна с этим.

Дракен выпил. Его рука дрожала. Он, такой виртуозный музыкант, становился удивительно неловким, когда дело касалось простых, обыденных движений. Бокал упал на пол и разбился.

— Одним меньше, — пробормотал Дракен. — Что же, поговорим об Ирис Ван Браак. Что вы хотите знать такого, чего не знает весь остальной мир?

Он обращался к Тренди, всматриваясь в его лицо ясным взглядом. Тренди покраснел, как и накануне, и постарался подавить машинальный жест, которым хотел поправить шарф. Дракен прекрасно все понимал. Уже прошлым вечером он, вероятно, догадался, чего хотела Берениса.

— Ее жизнь можно уместить в одну фразу, — сказал дирижер. — Ошеломительный успех, раннее замужество и внезапная смерть. Последний пункт особенно интересен — она утонула на краю мира. В том самом месте, где появилась на свет. Во время свадебного путешествия. Что называется, красивый конец. На самом деле, мало кто знал ее по-настоящему. Кроме меня. Именно я, мой дорогой, представил ее Командору.

Похоже, Дракен этим гордился, во всяком случае, не заметно было, чтобы он сожалел. В общем, целиком брал на себя ответственность за эту исключительную судьбу.

— А ее голос? — прервал его Тренди. — У вас есть записи ее голоса?

— Голос — это тайна, — многозначительно проговорил Дракен.

— Что вы имеете в виду?

— Что голос Ирис ничего не скажет вам о ней. Если только вы не музыкант. Вы любите оперных певиц?

— Да, — пробормотал Тренди.

— Какая дива нравится вам больше всего? Кроме этой ведьмы Круз, разумеется. Я назову вам имена…

Он начал перечислять певиц всех времен и национальностей, иногда сопровождая имена комментариями по поводу их репертуара или вокальных данных. Его невозможно было остановить. Беспокойство Тренди усилилось. Но Дракен не дал ему времени продемонстрировать свое неведение.

— Послушайте, — заключил он, — чтобы узнать Ирис Ван Браак, надо, чтобы я рассказал вам ее жизнь. Я знаю о ней все. Но у меня нет времени.

Он лихорадочно затряс пальцами, словно показывая, что ему не терпится вернуться за рояль.

— Он все ночи проводит, играя и придумывая музыку, — пояснила Берениса.

Дракен удовлетворенно хохотнул:

— Это правда. А днем позволяю терзать себя Круз. Мое единственное утешение — «Нефталис». И вы, Берениса.

Как и накануне, она попыталась вернуть разговор к интересовавшей их теме:

— Но ее голос, Скрип-Скрип. Ты же сохранил записи…

— Нет. Вовсе нет, — сухо ответил Дракен.

— Но…

Дирижер встал. Он казался очень обеспокоенным. Наступила очень длинная пауза, во время которой Дракен уставился на Тренди, похоже, что-то прикидывая. Затем он развернулся к роялю, прокашлялся и наконец сказал:

— Все записи, которые у меня были, я отдал Круз. Обращайтесь к ней.

И выдав поток звуков, еще более оглушительных, чем все предыдущие, Дракен оторвал уголок партитуры, на котором нацарапал дату и номер репетиционного зала в Опере.

— В этот день она, скорее всего, будет в хорошем настроении. Но сначала постарайтесь повидать ее на моем собственном концерте. Потому что я еще приготовил и концерт. Мой концерт. Меня попросил Барберини. Да, Барберини. Вы знаете, кардинала. Круз, очевидно, завидует. Она против, чтобы я выступал один. На этот раз я не стал с ней считаться. Я дирижирую церковным хором, исполняющим мое произведение. Хоры сейчас в моде. Через три дня в резиденции папского нунция. Постарайтесь пробиться к Круз. Вы придете, Берениса?

— Ты же знаешь, Скрип-Скрип, вечером я работаю.

— Ладно, но уж вы, симпатичный молодой человек, вы-то придете? Я передам вам приглашение через «Нефталис». Вы знаете, Круз с глазу на глаз может быть весьма очаровательной.

— Я уже видел на «Дезираде»…

Дракен перебил его. Он ничего не слышал, похоже, вообще не понимал, что ему говорят. Как и накануне, у него начался приступ кашля, потом он хрипло сказал:

— …Я ведь говорил Круз, что иногда чувствую себя плохо, когда устаю. Я так мало сплю! Но это великая, потрясающая дива. Соблазнительная, сама женственность. Если вы найдете к ней подход, она даст вам послушать пластинки Ирис Ван Браак.

Дракен совершенно игнорировал Нюманса. Берениса встала, собираясь уходить. Взяв Нюманса под руку, она простилась с Дракеном очень холодно и сурово. Но тот не обратил на это внимания. Он вновь зашелся в кашле, затем наклонился к Тренди и прошептал:

— Приходите на мой концерт. Музыкальные вечера в резиденции нунция очень милы. И шикарны! Приходите, вам надо отвлечься. От всего, что нам угрожает.

— Что нам угрожает?

— Как, молодой человек, вы что, не читаете газет?

— Нет…

Тренди хотел спросить его — что, но Дракен уже закрыл дверь. Мгновение спустя, когда лифт привез их к выходу на улицу, в ночь, сверху на них посыпался дождь хрустальных звуков. Берениса и Нюманс нежно поцеловались. А Тренди представил себе, как над музыкой парит голос, очень высокий и очень нежный. Ему хотелось, чтобы это был голос Ирис. Но он все еще хорошо владел собой и понимал, что на самом деле слышит знаменитое вибрато Констанции фон Крузенбург.

С самого начала осени — времени, когда сместилось от своей даты равноденствие, великое событие больше ничем себя не проявляло. Все шло своим чередом. Но день ото дня люди становились все более нервозными, так что теперь, когда пришла зима, целый город и, как говорили, весь мир испытывали мрачную радость по поводу того, что некоторые осмеливались называть Великим Концом. Ничто не предвещало конца света, но уже не находилось желающих ни доказать это, ни опровергать. Об этом думали, об этом шептали, писать открыто, правда, отказывались, но, внимательно читая газеты, можно было заметить намеки между строк. В конце концов эти обсуждения надоели даже самым терпеливым. Прошло то время, когда люди беспокоились о том, что в море пропадает рыба; и больше уже никто не говорил о дожде из камней, северном сиянии или увеличившемся вчетверо солнце. Все или почти все уже были уверены в конце.