Ирэн Фрэн - Желания

— Ничего.

— Тогда в чем дело?

Дракен взял его за руку и больше не оставлял. На этот раз Тренди, похоже, заинтересовал музыканта.

— В том, что вы рассказали мне о Дрогоне.

— Как? Вы об этом не знали? Не хотите же вы сказать, что вы не знали про Альфаса…

— Да нет. Дело не в этом… Я не знал, что Дрогон пишет. Что он пишет что-то, кроме…

— Кроме своих научных работ? Мой дорогой, да он пишет обо всем! Он только что был назначен директором Музея естественных наук. В этом низменном мире он пользуется признанием! И эта опера, через неделю… Это слава, мой дорогой, настоящая слава. Настоящий Пик де ля Мирандоль, говорю вам. Он никогда не спит. Когда он не влюблен, когда не пишет — он в своей лаборатории. Со своими скелетами рыб. Это безумие, не правда ли? Его скелеты…

— Он не работает над скелетами! Он всегда интересовался только нервной системой. Он специализируется на нервной системе устриц.

— Вы ошибаетесь, мой мальчик. Я точно знаю. Он обещал нам, мне и Круз, сенсационное открытие в истории развития рыб. Он вот-вот добудет доказательства, почему эти несчастные животные умирают одно за другим — история деформированных позвоночников, берцовых костей, ключиц и чего-то там еще…

- У рыб нет берцовых костей и ключиц.

— Значит, это история грудных костей. Да нет, разумеется, вы правы, у них и этого нет. Во всяком случае, Дрогон совершил открытие. Он собирается опубликовать его в начале года… Если, конечно, мы все еще будем живы. Мой дорогой, вы же знаете, что нас ожидает.

Тренди поставил бокал. Ему показалось, что Барберини, продолжая разглагольствовать о своих телескопах, посматривает на него со все возрастающей иронией.

— Извините, — сказал Тренди. — Мне пора.

— Вы не пойдете в «Нефталис»? Пойдемте со мной. Берениса…

— Нет. Я устал.

— Вы ошибаетесь. Ночи становятся все более прекрасными. И то, что нас ожидает…

— Нас ничего не ожидает. Ничего и никто.

— Да нет, мой дорогой, ночь. Все время ночь. Но к делу… Вы будете встречаться с Круз?

Тренди не ответил. Он толкнул дверь овальной гостиной. Дракен схватил его за запястье.

— Вы друг Беренисы, — прошептал он. — Вот почему я хочу предупредить вас. Круз…

Тренди попытался оттолкнуть музыканта, но Дракен вцепился в его рукав с неожиданной силой:

— Крузенбург — это…

И он произнес непристойное слово, долго отдававшееся эхом среди розового мрамора дворца.

С первых страниц газет всю неделю не сходили сообщения о выступлении Крузенбург. Впрочем, этим как раз и отличались те беспокойные времена — любой, самый незначительный факт мог быть объявлен событием исторической важности. Благодаря небывалой популярности музыки, а также своей невероятной власти над людьми, Крузенбург день ото дня становилась все более знаменитой. Правда, поговаривали, что совсем недавно она получила несколько писем с угрозами. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: слухи распространялись с катастрофической быстротой, а управлять ими становилось все сложнее. Дошло до того, что главы государств, в кои-то веки заняв выжидательную позицию, решили не обращать на них внимание. Тем не менее последний слух можно было сравнить разве что с богохульством. Едва о нем стало известно, как здание Оперы окружили двойным полицейским кордоном, таким образом окончательно убедив публику, что затеваемая там премьера является событием века; и нашлось даже несколько умников, предсказавших, что этот спектакль и явится концом света.

Тренди лихорадочно проглатывал все газеты, в которых хотя бы вскользь упоминалась предстоящая премьера. Его желание все возрастало. Эта женщина в черном платье, выступавшая на сцене Оперы, назначила ему свидание — ему, совершенно незнакомому человеку, еще накануне горевавшему о своей утраченной любви. И словно боясь, что он может позабыть об этом, она, волнуясь, написала ему на страничке из записной книжки: «Пятница, 11 часов, гримерная № 5». Волнуясь, да, он был в этом уверен, хотя это непостижимо. Крузенбург волновалась, когда писала, и от волнения ее рука дрожала, когда она чертила план. Тренди вновь видел ее затянутую в перчатку руку, солитер, убранные под сетку волосы. Когда она удалялась по длинной, опоясывающей резиденцию нунция галерее, несколько шпилек выпало из ее пучка, и теперь он вспоминал металлический звук, с которым они упали на полированный пол. Тогда он замер, закрыл глаза, попытался уловить в воздухе аромат ее духов. Мгновение спустя она исчезла.

«Констанция, — шептал Тренди, перечитывая записку. — Констанция, гримерная № 5, пятница, 11 часов». Только это успокаивало его гнев, возмущение, вызванные поступком Дрогона. Профессор предал его, предал спустя многие годы. Тренди боялся даже думать, что бы он сделал с Дрогоном, если бы не это чудесное свидание с дивой. Наверное, убил бы. Временами, натыкаясь в газетах на имя Дрогона, упоминаемое в связи с либретто «Сансинеи», написанным им для Констанции, Тренди снова охватывал гнев. Но он быстро брал себя в руки. Единственной его надеждой оставалась Крузенбург. Он пойдет на встречу в музей, но только для того, чтобы расплатиться по счетам. У Дрогона он будет сдерживать свои эмоции, потому что двумя часами раньше встретится с Констанцией. У нее он обретет силы и тогда сможет разоблачить профессора, бросить ему в лицо смертельное оскорбление.

Однако за три дня до назначенной встречи надежды Тренди начали таять. Прошел слух, что певица собирается отменить выступление. Почему — не говорили, но все полагали, что догадались, в чем дело: болезнь. Одна газета даже опубликовала по этому поводу заметку, в которой говорилось: «Артист сам себе судья, ему одному известны пределы и размеры его возможностей». Незамедлительно разразился грандиозный скандал: поскольку речь шла о Крузенбург, самая незначительная фраза, бросавшая тень на ее славу, становилась ужасным оскорблением. Дрогон и Дракен, обвиненные в желании поставить Констанцию в затруднительное положение из-за сложной партии и либретто, сейчас же опубликовали опровержение: «Сила Крузенбург бесконечна, и ничто не страшно этому небесному голосу». Толпы обожателей бросились к ее дому, но певицы там не оказалось — она теперь жила в театре. Толпа устремилась в Оперу, желая увидеть певицу и узнать, репетирует ли она. Произошло несколько стычек с полицией, было даже несколько раненых. Уступив настойчивым просьбам директора театра, певица, не без колебаний, согласилась показаться своим поклонникам, но только из-за полицейского кордона. Завернувшись в меха, она, дабы успокоить своих почитателей, пропела знаменитое верхнее «до». В тот же день Нюманс вручил Тренди конверт, содержимое которого отметало все сомнения, поскольку Беренисе передал его лично Дракен. Это оказался пропуск и приглашение на премьеру «Сансинеи». По непонятной случайности — возможно, тут приложил руку Дрогон или сам Дракен, потому что, похоже, он превосходно был осведомлен обо всем, оба документа были выписаны на имя Матье Флоримона. Итак, двери Оперы — в день премьеры самое неприступное место в городе — для него открыты. Словно объятия Крузенбург. Тренди почувствовал себя счастливейшим из людей.