Джинн Калогридис - Алая графиня

Зоко задрал подбородок, почесал клочковатую бородку и воскликнул с сарказмом:

— Катерина Сфорца! Госпожа явилась с визитом… Это, скорее всего, означает, что правитель Форли умер. Я слышал, что он заболел.

Катерина разозлилась при виде такой наглости, однако постаралась скрыть свои чувства.

— Я только что от мужа. Он достаточно здоров, чтобы подписать это. — Она показала бумагу, недавно написанную Лукой, которую действительно подписал сам Джироламо, хотя жене пришлось поддерживать его трясущуюся руку, чтобы он не выронил перо. — Это приказ моего мужа. Ты должен немедленно сдать Равальдино мне. Граф имеет право конфисковать любое строение, необходимое для защиты Форли, вне зависимости от личных долгов.

Зоко от души засмеялся, услышав, что должен сдать крепость двум женщинам, одна из которых даже не вооружена. Отсмеявшись, он сощурился, глядя на приказ, зажатый в вытянутой руке Катерины, пожал плечами и заявил:

— Это клочок бумаги. Откуда мне знать, что граф не умер и все это не просто подделка?

— Опусти мост, я войду и покажу тебе документ, — сказала Катерина. — Ты лучше других знаком с подписью графа.

Зоко скрестил руки на груди и покачал головой.

— Дражайшая госпожа, я слышал, как вам удалось взять крепость Сант-Анджело, поэтому не имею ни малейшего желания впускать вас. Вот что я скажу: приведите Оттавиано, наследника Джироламо. Если он выплатит долг отца, то я с радостью отдам ему Равальдино.

Никакие доводы не могли бы его убедить. Клокоча от ярости, Катерина развернула коня и поскакала прочь, я последовала за ней.

Джироламо не умер. Через неделю боль постепенно утихла, хотя граф еще три дня страдал, не имея возможности получить вина. Он оправился от болезни, но был так слаб, что уже не мог сидеть за игорным столом.

Самое любопытное, что Зоко не удалось пережить своего господина. Он ужинал в крепости Равальдино в компании двоих солдат, один из которых был в замке Сант-Анджело, когда Катерина захватила его. Вдруг солдаты взялись за ножи, и Зоко не стало. Крепость Равальдино оказалась в руках моей госпожи, новым кастеляном стал Томмазо Фео, безоговорочно преданный ей.

Я не стала задавать вопросов — мне не хотелось знать правду, а Катерина ничего не рассказывала.

В ночь на четырнадцатое апреля 1488 года я проснулась в объятиях мужа от женского крика. Он доносился из покоев графини и был настолько отчаянным, что мы с Лукой сейчас же выскочили из постели и кинулись на звук. Скоро звучал уже не один голос, а множество, причем некоторые из них явно торжествовали победу. Снизу доносился топот чужих ног.

Мы оказались у двери, ведущей в покои графини, в тот момент, когда нянька с Бьянкой, старшей дочерью Катерины, заводили детей в спальню матери. Девятилетний Оттавиано хныкал, сидя на кровати рядом с младшим братом Чезаре.

Катерина вышла из гардеробной с двумя мечами и кинжалом. Один меч она дала Никколо, престарелому камердинеру графа, который так трясся, что никак не мог ухватиться за рукоять. Второй госпожа попыталась вложить в руки Оттавиано, но тот не отрывал ладоней от лица.

Взгляд Катерины туманился, щеки были влажными от слез, пролитых недавно, зато голос звучал невероятно спокойно:

— Дея, помоги мне придвинуть к двери шкаф. Они обязательно придут сюда. Джироламо убит.

При этих словах старшие дети снова заплакали, но Катерина не обратила на них никакого внимания, взглянула на Луку и спросила:

— Ты знаешь дорогу до Милана?

Тот кивнул.

— Как можно скорее отправляйся к моему дяде, — сказала Катерина. — Передай, что мне срочно требуется военная поддержка, иначе я потеряю Форли. Если по дороге сможешь, не рискуя собой, заехать в Равальдино, то скажи кастеляну, чтобы ни при каких условиях не сдавал крепость. — Когда Лука спешно целовал меня на прощание, графиня добавила: — В конюшню спускайся как можно осторожнее. Если тебя заметят, то убьют на месте.

Я со страхом смотрела, как Лука уходит, понимая, что его шансы выжить все-таки выше, чем у нас. К этому моменту пришла горничная Марта, которая помогла Лючии успокоить детей. При поддержке Никколо мы с Катериной заперли дверь на засов и придвинули к ней тяжелый шкаф с платьями госпожи.

— Это все, что мы можем сделать. — Мать вздохнула, села на кровать и обняла детей.

Она поцеловала в макушку четырехлетнего Джованни Ливио и угрюмо поглядела на меня. Бежать нам было некуда, убийцы Джироламо скоро снесут нашу смехотворную преграду.

— Не шумите, — велела она детям. — Когда придут наши враги, ведите себя тихо и будьте храбрыми. Мы не сможем прогнать их с таким оружием, поэтому не нападайте на них первыми. Вы Риарио, ваш отец больше не страдает, находится на небесах и смотрит на вас сверху. Пусть он гордится вами. Если вас заберут от меня, не бойтесь. Я ваша мать и буду биться насмерть за любого из вас. Вы меня поняли?

Десятилетняя Бьянка, развитая не по годам и самая бесстрашная из детей, сурово кивнула за всех.

— Только я не собираюсь умирать, — продолжала Катерина. — Если получится, я их перехитрю. Поэтому не верьте ничему, что они скажут. — Она положила руку на плечо Оттавиано. — Я не отдам Форли просто так.

Я обхватила себя руками за плечи и быстро подошла к единственному окну. «Трижды войдешь ты в царство Башни», — сказала я Катерине, но, наверное, это ошибка. Нам точно не выжить, они перебьют нас прямо здесь и сейчас.

Окно выходило на небольшую площадь перед палаццо, в стекле отражался золотистый свет факелов, горевших на улице.

Снизу вплывали в спальню крики толпы:

— Свобода! Свобода! Да здравствуют Орси!

Стараясь не выходить из тени, я посмотрела вниз, на улицу, где Людовико Орси подзуживал толпу разозленных крестьян, которые, словно муравьи, обступили что-то длинное и белое, лежавшее в пыли. От света факелов у меня выступили слезы, взор затуманился. Когда в глазах прояснилось, я увидела их добычу: обнаженное мертвое тело, с залитым кровью лицом и торсом. Какой-то городской торговец присел рядом, приподнял свесившуюся набок голову, впился зубами и потянул — у него во рту остался клок окровавленных каштановых волос. Он выплюнул его и снова наклонился, чтобы откусить еще кусок. В это же время товарищ, сидевший рядом с ним, орудовал кинжалом, срезая плоть с очень длинной руки громоздкого трупа.

Я узнала Джироламо по контурам тела, а не по чертам лица, уже разбитого и изрезанного, зажала рот руками и отвернулась. Когда я подошла к кровати, шкаф, подпиравший дверь, содрогнулся, раздался удар топора по дереву.

Катерина расправила плечи, поднялась, спокойно подошла к трясущейся двери и крикнула:

— Только не надо ничего ломать. Мы вас впустим. Но уберите оружие! Здесь дети!