Кэтрин Харт - Огонь желания (Ласковая дикарка)

– Сними с моих ног мокасины, – распорядился он.

Голова Тани дернулась вверх, как будто она была привязана к веревке кукольника. Она от изумления открыла рот. Раньше он никогда не просил ее об этом. Не говоря ни слова, она выполнила его просьбу, а он стоял сначала на одной ноге, потом на другой, стараясь удержать равновесие.

– Теперь сними мою набедренную повязку, – приказал он.

Танино лицо вспыхнуло, а руки задрожали, когда она подняла их, чтобы исполнить его приказ. Потом она бессильно уронила их на колени. Ее губы и голос дрожали, когда она прошептала:

– Я не могу. Пожалуйста, не заставляй меня делать это.

– Ты мне подчинишься. Сделай это.

Он был непреклонен. Его тон говорил о том, что он становится нетерпеливым.

Еще раз она протянула ледяные пальцы и теперь выполнила свою задачу, хотя и не смотрела на него. Набедренная повязка упала на пол между ними. Он молча наклонился и стащил с нее платье, потом уселся на тюфяк и посмотрел на нее. Его черные глаза пронизывали ее насквозь.

– Развяжи мои косы, женщина, – мягким, как бархат, голосом сказал он.

Таня сделала то, что он требовал, нежно расплела иссиня-черные пряди и расчесала их своими пальцами. Таня чувствовала на себе его взгляд, но не могла посмотреть ему в лицо. Его волосы струились между ее пальцами, как плотный, гладкий атлас, пробуждая каждое нервное окончание на ее пальцах, они чувственно скользили по ее ладоням.

Ее пальцы все еще были запутаны в его волосах, когда он прижал ее к себе и осторожно уложил на тюфяк. Она взглянула в его черные глаза, наполнившиеся страстью от вида ее наготы, и задрожала в ответ. Его теплые губы опустились к ее губам, белые зубы потянули за ее нижнюю губу, пока она не раскрыла их навстречу его ищущему языку. Теплые, огрубевшие руки нежно держали ее груди, будто это был какой-то бесценный дар. От его прикосновения они увеличились, и его длинные пальцы начали искать чувствительные кончики грудей и ласкать их, пробуждая к жизни.

Таня чувствовала, как улетучиваются ее страх и гнев. Вместо них в ней росло желание, с которым она не в силах была справиться, да и не хотела этого. Ее тело изогнулось и прижималось к нему по своей собственной воле, без слов умоляя его прикоснуться.

Потом он оставил в покое ее губы и теперь целовал лицо, ухо, шею, плечи, постоянно прикасаясь к чувствительным зонам. Из ее горла вырвался вздох, когда его ищущие губы захватили сосок. Ее руки скользили по его волосам, плечам, ее губы искали чувствительные места на его шее, ее зубы пытались раздразнить его.

Руки Пантеры скользили по контурам тела, вниз, по плоскому животу, по изгибу бедра, его пальцы прокладывали путь по внутренним сторонам ее бедер и, наконец, достигли своей цели. Здесь они задержались, лаская и подразнивая ее, Таня безрассудно изогнулась, встречая его прикосновения, без стыда проговаривая его имя, проводя ногтями по его спине.

Он снова прильнул к ее губам, наваливаясь всем телом на нее, раздвигая своими бедрами ее ноги. Она чувствовала, как пульсирует жар его страсти.

– Скажи, что ты хочешь меня, – прошептал он ей в губы.

Она поняла и так же ему ответила:

– Я хочу тебя, Пантера. Пожалуйста, сейчас я хочу тебя.

На мгновение она почувствовала боль, когда он входил в нее, делая ее своей. Но он прервал ее удивленный вздох жарким поцелуем, от которого у нее закружилась голова. Он знакомил ее с миром чувственного удовольствия, и его губы в это же время жадно целовали ее, а руки возбуждали. Когда она полностью поддалась ему, его толчкообразные движения стали быстрее и глубже и продолжались до тех пор, пока ее страсть не вылилась во всепоглощающее желание. Она встречала его толчки своими собственными. Он сжигал, поглощал и питал ее тело своим собственным, а его потребности стали ее собственными потребностями. Они вместе поднимались от одного плато страсти к другому, все выше и выше. Но вот небо прорвалось, и они полетели на крыльях экстаза к звездам. Они прижались друг к другу, и волны восторга пробегали сквозь них, а они смаковали восторг обоюдного освобождения. После он крепко обнимал ее, лаская и бормоча слова, значение которых она не могла понять. Но она знала одно: теперь она принадлежала ему полностью, и телом и душой. После этого не было возврата к прошлому. Теперь она не сможет убежать.

Всю неделю после случившегося Таня не могла с легкостью смотреть в глаза Пантере. Она испытывала непередаваемое смущение в его присутствии, и самое незначительное движение с его стороны могло вызвать на ее лице яркий румянец. В течение дня она работала вместе с другими женщинами, усердно совершенствуя свои языковые навыки.

Теперь Таня полностью была ответственна за дом Пантеры. Утиная Походка почти не приходила к ним, разве что изредка навещала Таню, чтобы дать кое-какие советы и наставления. С чувством долга Таня прибиралась в доме, готовила Пантере еду, шила и чистила одежду. Каждую ночь она делила с ним ложе, и только здесь ее болезненная застенчивость таяла в огне их обоюдной страсти.

Пантера больше никогда не надевал ей на шею ненавистный ошейник. Если она хотела, она могла теперь беспрепятственно выходить из дома. Вновь обретенная свобода подбадривала, но Таня не была настолько глупой, чтобы не думать, что за ней не следят.

Возможность побега откладывалась до лучших времен, хотя Таня в эти дни даже и не пыталась развивать такую мысль. Она работала много и тяжело, но под конец дня испытывала удовлетворение, особенно когда предвкушала длинную ночь в объятиях Пантеры. И она ждала наступления ночи, ждала так же сильно, как и ругала себя за это. Одна половина ее скорбела о потерянной жизни, а другая открыто и охотно принимала новую и приспосабливалась к ней, постепенно вытесняя оставшуюся грусть расцветающей радостью.

Иногда она удивлялась своему приподнятому настроению. Она сама не понимала, нравится ли ей жизнь здесь. Она была рабыней, женщиной Пантеры. Он только приказывал, а она беспрекословно подчинялась. Она готовила еду и стирала, дубила кожу и шила, и удовлетворяла его желания, но он тоже исполнял ее желания.

Проходили дни, и Таня перестала казнить себя. Она призналась себе, что любит Пантеру. Он был совершенством в ее глазах, всем, чем она восхищалась в мужчине, будь он чейинский воин или нет. Он был смелым, мудрым, благородным, ослепительно красивым и достаточно сильным, чтобы быть нежным в нужной ситуации.

Ее разум предупреждал ее, что она была просто его рабыней, что в любое время он мог ее обменять, или продать, или жениться, и тогда ее будут бить всю оставшуюся жизнь. Но ее сердце отказывалось слушать голос разума, и она не теряла присутствия духа. Теперь Таня любила его полностью и бесповоротно и принимала его на любых условиях. Она смиряла свою гордость перед этой сокрушающей любовью.