Карен Хокинс - Лэрд, который меня любил

Нет — это был мужчина, который простой комплимент не мог произнести без того, чтобы заодно не заметить, что ваши тапочки слегка поизносились. Это был мужчина, который, делая признание, не мог смотреть женщине в глаза, который вообще не мог делать ничего другого, а только срывать с женщины сорочку.

Вот тут — то вы заполучите всё его внимание: в такие моменты его глаза мерцают, пожирая вас целиком и полностью. И тогда не он уязвим — вы.

Но когда подойдёт время ему выразить, что он чувствует, как он чувствует, и с какой силой он это чувствует, — он становится таким же неуклюжим, как юнец.

Неуклюжим, потому что… он теперь не так ко мне равнодушен, как раньше?

Эта мысль, выкристаллизовавшись в сердце, снова заставила его подняться к горлу. Тогда что же это? Он просто не может выразить свои чувства оттого, что слишком ко мне неравнодушен?

— Перейди к другому окну. — Он указал на окно с другой стороны от её кровати и сам пошёл в том направлении.

— Нет.

Он остановился и обернулся к ней:

— Что значит, нет?

— Если тебе есть, что мне сказать, говори прямо сейчас.

— Иначе?

— Иначе я лягу спать.

Она почувствовала его раздражение по тому, как ветер ударился о потрескивающий дом. Но выражение суровости на его лице немного смягчилось, а в глазах даже блеснули весёлые огоньки:

— Не отвыкла командовать, а?

— Прошла всего — то неделя.

— Восемь дней, четырнадцать часов и тридцать две минуты.

Она прикусила губу:

— Ты… Ты считал минуты? — Надежда снова приподняла голову.

— Да. А теперь перейди к другому окну! — приказал он.

Тут уж нрав Кейтлин дал себя знать:

— Если ты здесь только для того, чтобы на меня орать, то побереги свои силы.

— Я скакал без остановки по этой жуткой погоде и не собираюсь…

Она со стуком захлопнула створки окна, на пол посыпались новые осколки. Затем она запрыгнула на кровать, скинула ботинки и залезла под одеяла прямо в халате. Зачем ему было проделывать этот путь? Чтобы просто на неё поорать? И почему, кстати, он ехал так долго?

Ветер поднялся с новой силой, задув в разбитое оконное стекло. Если МакЛин не спрячется в укрытие, он так быстренько окоченеет. Она уже собралась откинуть покрывала и подбежать к окну, но усилием воли удержала себя в кровати.

Если он решил торчать на морозном ветру в одном плаще и помереть от переохлаждения, ей — то что? Она — то, может, и любит его, но он её явно не любит, так что, может, оно и к лучшему, если он где — нибудь свернётся клубочком и умрёт.

Она попыталась представить его в постели, слабого и кашляющего, а её братья склонились над ним. Его до смерти разозлило бы, если бы с ним обращались как с инвалидом, даже если бы он был им на самом деле. Так ему и надо! Хотя при мысли, что Александр может умереть, у неё из глаза выкатилась большая слеза.

Проклятье, она была неспособна испытывать неприязнь к этому человеку даже после того, как он разбил её…

Снаружи, за окном, раздался шум, и она рывком села в кровати. Обёрнутая в шарф рука просунулась сквозь разбитое стекло, нащупала задвижку и распахнула створки окна.

После чего МакЛин в развевающемся плаще оказался внутри комнаты и закрыл окно и ставни у разбитой створки.

Затем он повернулся, высокий и грозный:

— Тебе обязательно было иметь комнату на четвёртом этаже, а? — Он пробежал по ней глазами, не скрывая в них жадного выражения.

Она натянула одеяло до подбородка; её бросало то в жар, то в холод.

Кровь застучала в сердце Александра. Он думал, что подготовился к тому, чтобы снова её увидеть, но оказалось, что это не так. Ничто не могло подготовить его к этому зрелищу: как она высунулась из окна, вокруг неё закружился снег, золотистые волосы рассыпались по плечам, в широко распахнутых карих глазах море эмоций — раздражение, удивление, любопытство, забота.

— Чего ты хочешь? — Её голос, тихий и трепещущий, согрел его гораздо больше, чем слабый огонь в камине.

Он нахмурился:

— Холодно тут.

— Было тепло, пока ты не разбил стекло. Это было необходимо?

Это было в его характере.

— Я не собирался его разбивать. Я просто хотел, чтобы ты его открыла.

— Я как раз собиралась. Я решила, что это кто — нибудь из моих братьев. Иногда они тайком выбираются наружу, а дверь захлопывается.

Она задрожала, и он тут же пересёк комнату, подошёл к камину и, добавив в него дров, пошуровал в огне, чтобы тот поярче разгорелся. Потом он подошёл к двери и заблокировал ручку стулом.

— Что ты делаешь?

— Даю нам немного времени.

— Хорошо! Я хочу с тобой поговорить.

— А я, любовь моя, не хочу с тобой разговаривать. По крайней мере, не сейчас.

Она нахмурилась:

— Что это значит?

Он подошёл к её гардеробу и распахнул дверцы:

— Тебе понадобится хорошее тёплое пальто. Вот, например. — Он принёс его к кровати.

— МакЛин, я не стану надевать пальто.

— Ещё как станешь. — Он широко улыбнулся, и она вдруг поняла, что у него очень усталый вид; глубокие морщины залегли вокруг рта.

Сердце её было смягчилось, но она ему этого не позволила.

— Хёрст, что, чёрт возьми, ты мне такого накапала, что я два часа не мог пошевелиться?

— Не знаю. Это мне бабуля дала. Она сказала, что это абсолютно безвредно, если я не дам больше капель, чем нужно.

— С твоей бабушкой я ещё обязательно потолкую; у меня на следующее утро голова от боли просто раскалывалась.

У неё тоже, только у неё — от рыданий. Воспоминания поколебали её решительность:

— Ну, это ты придумал это гнусное задание, а не я.

— Да, я, и уже сто раз себя за это проклял. — Он подошёл ближе и сдёрнул с неё одеяла. — Одевай пальто и пошли.

— Зачем?

— Чтобы пожениться.

Сердце Кейтлин дрогнуло:

— Ты хочешь на мне жениться?

— Как можно скорее.

— Потому что… — Она смотрела на него, в глазах застыла её душа.

— Потому что ты нужна мне. Я сам не свой без тебя, Кейтлин. Если тебя нет рядом, я… — Он провёл рукой по своим влажным волосам, на лице появилось ошеломлённое выражение. — Я не могу это объяснить. Я просто… не целый.

Надежда ослепительно сверкнула, но она её решительно подавила:

— А как же Джорджиана?

Его брови поползли вниз:

— А что Джорджиана?

— Она была твоей любовницей.

— Давным давно. Я уже почти год к ней не прикасался.

— А она сказала… — Кейтлин не смогла выговорить эти слова.

— Чёрт возьми, Кейтлин. Я не знаю, что такое она тебе сказала, но единственная правда состоит в том, что я позволил затащить себя в её постель, но долго это не продолжалось.

На сердце Кейтлин полегчало.

— Она говорила такие ужасные вещи.

— Она сама — ужасная женщина. Как только мы поженимся, обещаю тебе, мы никогда с ней больше ни словом не перемолвимся. Мы вообще перестанем с ней общаться, если захочешь.