Кэтрин Куксон - Птица без крыльев

— Бедняжка, но ты уже получил свою норму. Мы же с тобой договорились, ведь так? Два виски, или два портвейна, или три пива.

— Договоры для того и заключаются, чтобы их нарушать. Ты читаешь об этом ежедневно. Пойдем.

Агнес со смехом последовала за ним. Они вышли из библиотеки в коридор, потом в холл, оттуда короткий коридорчик привел их в комнату, называвшуюся кабинетом, но, по сути дела, это была маленькая гостиная. Под углом к дивану стоял короткий диванчик, кроме него в комнате размещались еще два мягких кресла, письменный стол и несколько маленьких столиков. Агнес села на диван, а Реджинальд прошел к камину. Сняв с крючка мехи, он принялся раздувать угасавшее пламя.

— Посиди здесь, пока я схожу за подносом, только никуда не уходи, — попросил Реджи, когда огонь снова ярко вспыхнул.

— Посмотри, какая луна! — Она показала на двойные стеклянные двери, ведущие в зимний сад.

— Оставь в покое луну, она же тебя не трогает, — откликнулся он.

Агнес громко рассмеялась. Она как-то рассказала ему, что так ей однажды ответил один из покупателей.

Она прислонилась к спинке дивана, ощущая в себе какое-то непонятное радостное волнение, но это не имело отношения к близившемуся празднику. Волнение росло в ней уже давно. Еще три месяца назад можно было предположить, что оно появится. Но почему об этом не подумалось тогда? Ответ знали оба, но никогда не говорили об этом ни слова. Внешне их отношения не изменились с того памятного вечера, когда он заговорил о дружбе: «Дружба — это бескрылая любовь». Но крылья выросли, и очень быстро. Хотя это было не совсем так. Крылья существовали всегда, но только оставались сложенными, сейчас же они распрямились и неистово трепетали, заставляя дрожать все тело. И Агнес не могла сказать, долго ли ей еще удастся сдерживать их…

— Ты задремала?

— Нет, нет, — выпрямляясь, откликнулась она.

— Вот выпей.

— Это все мне? Я не смогу подняться по лестнице, — пригубив бокал с портвейном, ответила Агнес.

— И почему я пью это виски, сам не знаю. Мне оно совсем не нравится, — неожиданно признался Реджи, усаживаясь рядом. Он сделал глоток и резким движением поставил стакан на столик. — Проклятый закон! — воскликнул он внезапно.

Она молча смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Почему ты не спросишь, что это за закон? — не выдержал он.

— А зачем спрашивать? — ответила Агнес. — Я же знаю, о чем ты. Этот закон запрещает мужчине жениться на вдове своего брата.

— Агнес! — Он положил руку с протезом ей на плечо, а здоровой коснулся ее щеки. — Моя милая, я люблю тебя. И всегда любил. Знаешь, с каких пор? С первого раза, когда увидел у собора. Что-то словно ударило меня. Я пытался смеяться над этим, но ты не уходила из моего сердца. Я любил Чарльза, но ревновал тебя к нему. Не завидовал, нет, а ревновал, да еще как ревновал! Я готов был все открыть тебе в тот день, накануне вашей свадьбы, когда заезжал к тебе. Я хотел сказать: «Не выходи за него». И ты знала об этом, думаю, что знала.

Агнес не стала ничего говорить, а просто крепко обняла его и поцеловала в искалеченные губы.

Время, казалось, остановилось для них. Наконец он оторвался от нее и уткнулся лицом ей в плечо. Она прижала к себе его голову. Дрожь волнения охватила обоих.

Когда Реджинальд снова взглянул на нее, глаза его мягко и влажно блестели.

— Не понимаю, как ты можешь любить меня такого. — Голос его звучал глухо и хрипло. — Но я чувствую, что действительно не безразличен тебе. Даже раньше, без этого поцелуя я представлял себе, что при других обстоятельствах ты могла бы полюбить меня.

— Мой дорогой, любимый Реджи. Я не могу сказать, когда полюбила тебя, но знаю, когда стала бояться этой любви. Это случилось до нашей с Чарльзом свадьбы. Но я осознавала, что, даже не будь Чарли, надеяться нам с тобой было не на что… Мы бы не могли быть вместе.

— Но почему, почему?

— Ты же знаешь, что из-за выбора Чарльза раскололась семья. Но я уверена, для твоих родителей он не значил так много, как ты. Ты оставался носителем семейных традиций, а Чарльз уже в какой-то степени отошел от семьи. И я полагала, что после замужества мои чувства к тебе остынут. И они в самом деле немного остыли, по крайней мере, мне удалось глубоко их спрятать. И так продолжалось до того дня, когда я увидела тебя в госпитале. Тогда мне нестерпимо захотелось крепко обнять тебя.

— Даже несмотря на то, что вид у меня был намного хуже? Ты не испугалась?

— Считай это странным, но я видела только твои глаза. Они остались такими же живыми и выразительными, какими я их запомнила. — Агнес приложила пальцы к его виску и ласково зачесала волосы за ухо. — Для меня ты всегда оставался прежним, потому что за всем этим был Реджи, которого я знала и который не изменился. В душе ты такой же, как и раньше. И другим я тебя видеть не могла и не могу.

— Это правда?

— Ну, конечно же, правда, мой любимый.

— И ты никогда не испытывала отвращения из-за…

— Не хочу больше никогда слышать этих слов. И еще я думаю, Чарльз порадовался бы за нас, потому Что он тоже любил тебя. Он так горячо любил нас обоих. Я устала и теперь хочу лечь, — тихо и нежно проговорила Агнес, и взгляд ее, обращенный на Реджинальда, был полон нежности.

Он медленно поднялся, увлекая ее за собой, и посмотрел на женщину долгим-долгим взглядом, а потом сжал в объятиях.

— Ах, моя Агнес, ты никогда не сможешь до конца понять, что ты значишь для меня.

— А ты — для меня, — коротко и просто ответила она.

Было уже за полночь, когда Маккэн, заперев двери, торопливо вошел в кухню, где его с нетерпением поджидали миссис Митчем и кухарка.

— Ну что? — поднялась ему навстречу миссис Митчем.

— Все наконец решилось. — Маккэн широко улыбнулся, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Я был в дальнем конце галереи. Дверь ее комнаты открылась, и я увидел, как она прошла в спальню, его спальню. На ней был пеньюар, такой воздушный.

— Но почему она?

— Но ему же трудно идти к ней, если протез снят, разве непонятно? — повернувшись к кухарке, объяснил Маккэн.

— И ведь и верно, — согласилась она.

— Ну, вот все и прояснилось, — расправляя плечи, довольно заметил Маккэн. — И давно пора. Я еще раньше знал, что к этому идет, когда увидел их перед этим в окно зимнего сада. Они прижимались друг к другу как приклеенные.

— А что, если появятся дети? — поинтересовалась миссис Митчем.

— С мистером Чарльзом на них и намека не было, — заметила кухарка. — А говорят, что туберкулезники сильны по этой части. Может быть, хозяйка на это неспособна.

— Ну, время покажет. Но ясно одно, что пойдут разговоры.

— Да, очень возможно, — согласился Маккэн. — Но главное, что все здесь останется по-прежнему, ничего не изменится — вот что для нас самое важное, а значит, нам не о чем беспокоиться. А теперь отправляйтесь спать, — посоветовал он женщинам. — И я с удовольствием сделаю то же самое: ноги просто подкашиваются. Завтра предстоит горячий денек. Ожидается нашествие из Шильдса. Откровенно говоря, меня это не слишком радует. В этот раз Новый год будет совсем другим, потому что приедет мисс Элейн, или миссис Штоддарт, как теперь она в замужестве. И детей, конечно, с собой привезет, может быть, и ее муж к ним присоединится, если он не в плавании. Все семейство оказалось бы в сборе. Если бы здесь был еще и мистер Генри. Черт его дернул стать монахом.