Полина Федорова - Прекрасная шантажистка

Когда Сергей, попрощавшись, вышел из будуара, княгиня Марья Тимофеевна залилась слезами умиления и благодарности Всевышнему за благостную весть, а губы ее прошептали:

— Ах, Михаил Сергеевич, друг любезный, как жаль, что не дожил ты до сего радостного дня. Какой милый вырос мальчик! Слава, слава тебе Господи...

На другой день любой грамотей, развернув «Московские ведомости», в разделе хроники жизни города мог прочитать уведомление следующего характера: «Княгиня Марья Тимофеевна Всеволожская имеет честь объявить о помолвке сына своего Сергея Михайловича с Полиной Львовной Сеславиной 19 числа Октября месяца сего года».

И зашумела первопрестольная. Кому досталась столь завидная партия? Из каких Сеславиных? Откуда вдруг появилась? А венчание-то когда? Так скоро? Что за спешка? Далее шу-шу-шу... или даже еще на полтона ниже и только на ушко. Ибо князь Сергей такая горячка, влепит пулю в лоб за длинный язык, да и друзья у него под стать — герои, победители!

Марья Тимофеевна с Варварой Апрониановной притомились, принимая любопытствующих визитеров. Полина старалась как можно меньше показываться на людях. А Сергей начал осуществлять план, рожденный в тихих стенах раздумьинской библиотеки.

Поутру князь послал нарочных с записками к друзьям, в коих писал, что ему необходима их помощь, и просил пожаловать в час пополудни в дом Всеволожских. Когда напольные часы аглицкой работы пробили час дня, дверь в библиотеку распахнулась, первым впустив князя Болховского.

— Здоров ли ты, друг мой? — поинтересовался он, крепко пожимая руку хозяину дома, будто и не было между ними никакой фронды. — Вся Москва только и говорит, что о твоей помолвке. А может, враки все?

— На сей раз молва тебя не обманула. Я действительно сделал предложение Полине Львовне, и она его благосклонно приняла, — улыбнулся другу Сергей, чувствуя себя виноватым перед столь искренним проявлением дружбы.

— А ведь признай, Адонис, что я оказался прав! Как чуяло мое сердце, что эта малютка заарканит тебя. Когда же вы успели объясниться? — не удержал любопытства Борис.

— За эти дни многое произошло, не знаю, с чего и начать.

— А ты начни с главного. Что за помощь требуется? — посерьезнел Болховской.

И Сергей вкратце рассказал о раздумьинских событиях, не упомянув, впрочем, о Самарцеве. Зная взрывной и прямолинейный характер князя Бориса, он не рискнул ему открыть всей правды.

В этот момент двери снова распахнулись. Тауберг вошел первым. Был он, как всегда, подтянут и аккуратен, но хладнокровие, казалось, изменило ему, и лицо выражало крайнюю степень утомления и озабоченности.

— Вот полюбуйтесь! Еле поднял!

Да, посмотреть было на что. Таким Степана Самарцева друзья еще никогда не видели. Сюртук его выглядел изрядно помятым, галстух завязан небрежно, а глаза под набрякшими веками были красны и воспалены.

— Никита! — позвал Сергей, не без основания предполагая, что верный камердинер уже занял исходную позицию по ту сторону двери. — Немедленно приготовь лампопо! Будем Степана Яковлевича трезвить.

Самарцев устало опустился в кресло, мрачно окинул взглядом собравшихся и пробормотал:

— Покорнейше прошу извинить...

Молчание повисло в комнате, и у Сергея перехватило дух. Неужели Степка раскаивается и вот сейчас все, все расскажет, повинится перед друзьями. Но Самарцев отвел взгляд в сторону, тяжело вздохнул:

— Голова раскатывается... Простите. Но я готов помочь, чем смогу.

— Друзья мои, — начал Сергей. — Я собираюсь жениться на Полине Львовне, но есть ряд обстоятельств, осложняющих дело. Не далее как три дня назад произошли еще не менее настораживающие события...

— Я уже посвятил в них Кандида, — прервал его Тевтон.

— В таком случае у меня к вам просьба. Матушка устраивает бал — маскарад. Приглашено сотни три гостей. Угроза для жизни Полипы все еще существует, поэтому прошу вас всех помочь мне на маскараде приглядывать за ней.

— Конечно, что за разговоры! — горячо отозвался Болховской.

Тевтон лишь утвердительно качнул головой, и все разом посмотрели на Степана. Тот поднял от ковра мутный взгляд, лицо его исказила странная гримаса:

— Не беспокойся, ничего не случится... — И голова его бессильно упала на грудь.

— Никита! — прозвучали враз три голоса.

— Да иду я, иду, — дверь библиотеки открылась, и в комнату ступил Никита, держа в руках серебряный поднос с бокалом лампопо. — Пожалуйте, ваше сиятельство.

— Да не мне, ему вот. — Всеволожский кивнул на Самарцева.

Никита подошел к Степану и протянул поднос.

— Пей, — приказал Тауберг.

Степан поднял голову, посмотрел на бокал и сделал кислую мину:

— Может, водочки...

— Всенепременно, — с язвой в голосе произнес Сергей. — Пей давай.

Самарцев вздохнул, взял с подноса бокал, единым махом опрокинул в себя ядреную смесь шампанского с квасом и снова уронил голову на грудь. Несколько минут все молчали, слушая невольно глухое урчание, раздававшееся в животе Самарцева. Наконец Степан поднял на Сергея уже осмысленный взгляд.

— Оклемался малость, — скорее констатировал, чем спросил Сергей.

— Да, — тихо ответил Степан.

— Тогда пойдем дальше. Вы все трое не спускаете с Полины глаз. Быть постоянно около нее, буквально рядом. Я полагаю, что злодей, — Сергею понадобилось сделать усилие, чтобы не посмотреть в сторону Самарцева, — не оставил своих намерений... отнять у Полины жизнь.

— А как мы ее узнаем? — спросил Болховской.

— Она будет в костюме турчанки, — ответил Сергей. — А ты?

— Татарином, — весело ответил Борис. — Я ж казанец.

— Ясно. А ты? — посмотрел на Тауберга Сергей. — Небось немцем?

— Почему это? — недовольно произнес тот.

— Потому что ты — Тевтон, — хмыкнул Болховской.

— Молчал бы, инородец, — беззлобно парировал реплику друга Иван. — Ладно, я буду немецким рыцарем.

— А я — пиратом, — буркнул Степан.

— Ты в кого обрядишься? — спросил Всеволожского Болховской.

— Не решил еще, — ответил Сергей. — Ну, ты как? — обратился он к Самарцеву.

— Терпимо.

— В таком случае, господа, прошу всех остаться и отобедать у меня.

— Благодарю, но я не могу, — поднялся с кресла Самарцев. — Дела.

— Как угодно.

— Да, и у меня дела, — буркнул Тауберг.

— Понимаю, — улыбнулся ему Сергей. — Вся Москва о твоих делах судачит.

— Ну, что я могу поделать, коли все так...

— Не печалься, Тевтон, — положил ему на плечо руку Болховской. — Может, оно к лучшему. Ну, сколь тебе можно холостым мыкаться?

Тауберг убрал плечо из-под руки Пана и как-то удрученно глянул в его насмешливые глаза.

— Сам-то вот тоже не женат и, думается мне, не собираешься.

— А я еще молод, — ответил Борис.