Элизабет Бикон - Охота на герцогиню

Он зябко повел плечами, представив, чем могла закончиться ее опрометчивая попытка защитить Персефону. Джек не знал подробностей армейской службы Александра Фортина, но догадывался, что тот был офицером разведки и наверняка умел убивать быстро и тихо разнообразными способами.

— Вы и вправду думаете, что я могла погибнуть? — спросила она с неподдельным удивлением, очевидно, почувствовала, как он содрогнулся, и призадумалась, припоминая в деталях свой экспромт, направленный против закаленного бойца.

— Знаю, вы беззаветно сражались бы ради всякого, кто дорог вашему сердцу, правда, не могу постичь, чем покорила вас моя кузина. Однако Алекс, вероятно, умеет тихо устранять своих врагов более изобретательно, нежели вы умеете отказывать герцогам, которые жить без вас не могут, Джессика. Разумеется, вам грозила смертельная опасность, но понять это у вас ума не хватило.

— Если, я так слабоумна, зачем же вы хотите жениться на мне? — заметила она со всем достоинством леди, которую любовник несет на руках, медленно пробираясь окольными путями к ее спальне.

— Не отвлекайтесь, — проворчал он, когда они подошли к калитке, ведущей в регулярные сады.

Он остановился, явно не желая возвращаться в дом, где их могут услышать или увидеть.

— Я не отвлекаюсь. Удивительно своевременно вы решили меня полюбить, правда?

— Меня временами осеняет, как глубоко я мог бы ненавидеть вас после такой своевременной любви, — сказал он полусерьезно. — Если бы я, как Калверкоум, так часто рисковал своей жизнью ради служения своей стране, вы прислушались бы к моим клятвенным заверениям, Джессика? Если бы мне не повезло родиться сыном герцогини Деттингем, вы поверили бы моему немногословному признанию, в которое я вложил бы всю свою душу? Вы можете рассуждать, что джентльмен никогда не солжет даме своего сердца, но ведь я не джентльмен, правда? Всего лишь герцог, — горько закончил он свою речь и толкнул калитку. Сейчас он внесет ее в дом, удалится в библиотеку и напьется.

— Джек, я хочу знать, верно ли вы понимаете суть вопроса, только и всего. — И она бесцеремонно сняла его руку с посоха, когда он попытался открыть калитку. — Вы правы, за нашими словами о любви кроется многое: друзья и подруги, домашние питомцы или некие спортивные хобби джентльменов. Правда, я говорю, что не верю вам, любимый мой, не затем, чтобы снова услышать подтверждение тому из ваших уст. Мне жаль, если тем обидела вас, Джек, — закончила она свою речь таким искренним тоном, что у него забрезжила надежда.

Мысленно подбирая слова сочувствия, Джессика велела поставить ее на ноги, поскольку предстоял серьезный разговор и негоже вести такие беседы, когда тебя держат на руках.

— Джек, я ни в коей мере не желаю принизить вас перед этим странным приятелем, Калверкоумом, пусть даже он — король, а вы — нищий, — честно заверила она.

Ее потрясло самоуничижение Джека, неужели он считает, что граф, прослуживший в армии, выглядит достойнее в ее глазах, чем герцог, исполнявший службу у себя в поместье? Но более того, она переживала за свою бестактность. Он продолжал молчать и смотреть на нее отчужденно, как никогда, и Джессика запаниковала, стоило ли рисковать самым дорогим для себя, подвергая сомнению его скромное объяснение в любви? Верно, он не способен иначе выразить цельность своего чувства к ней.

— Джек, на ваши плечи взвалена масса обязанностей перед страной, разве надо вам отправляться в увеселительный вояж ради того, чтобы доказать всему свету свою воинскую отвагу? — спросила она. — Смею заметить, у его сиятельства были свои причины уехать в Индию, хотя, как слышала, в Англии у него остались весомые обязательства и ему следовало предварительно обдумать свой выбор.

— Он был наследником тридесятой очереди, никто не ожидал, что на него свалится этот титул, — защитил Джек своего друга.

— Ему повезло, но вы, Джек, прирожденный герцог, поэтому я не могу заставить себя надеяться, что когда-либо вы пожелаете меня так сильно, как я желаю вас, тем более полюбите. Я так долго мечтала любить вас, Джек, но вы богатый и влиятельный герцог, вы женитесь на прелестной светской леди — не хромой, не строптивой и не придирчивой, как торговка на рынке, и не желающей того, чего ей иметь не суждено. Поэтому я отказывала себе в праве любить вас до той встречи в садике, когда внезапно поняла, что давно люблю вас и позволила себе безрассудство. Но из меня герцогиня — одно расстройство, сами видите, я только что глубоко обидела вас. Разве можете вы полюбить меня?

— Джессика, я уже высказывал вам свое мнение о той напраслине, которую вы возводите на себя, — пригрозил он, и было непонятно, сумела ли она пронять его своими речами.

— Высказывали. Но вы сумеете вместо того вновь повторить те немногие слова, которыми выразили свою любовь ко мне, Джек? Или я удосужилась заморозить едва проклюнувшиеся ростки вашего чувства?

— Неужели вы полагаете, что моя любовь так слаба, что может увянуть при первых морозах? Отнюдь нет, — нетерпеливо перебил ее он, тем самым подавая ей надежду. — Видит Бог, моей любви понадобится всю жизнь стоять крепче дуба, чтобы выдержать все шторма. У вас язык без костей и буйный темперамент, — ворчливо добавил он, и у Джессики полегчало на душе.

Слава богу, он не бросился к ее ногам обещать, что будет восторгаться ею до конца своих дней.

— Вероятно, мне тогда следует упорхнуть и некоторое время игнорировать ваши чувства? Наш лесничий всегда говорил отцу, что не стоит нежить саженец, иначе он не пустит крепкие корни, — поддразнила она и внезапно почувствовала, что душа поет и хочется танцевать, правда, лодыжка разнылась.

— Наши корни достаточно крепкие, и искусственная закалка мне не нужна, любимая моя, — нежно добавил он, склонив голову.

Его дыхание коснулось ее щеки, и она задрожала от сладкого предчувствия.

— Я люблю вас, Джек, — поклялась она севшим голосом.

— И я люблю вас, моя Джессика. Каждый дюйм вашего упрямства, с головы до пят, — торжественно заверил он.

— Как вы можете? — прошептала она, думая о своей хромоте.

— Потому что каждый из тех шрамов, о которых вы сейчас так беспокоитесь, — это часть вас. И если я подписался любить вас всю жизнь, полагаю, я сказал именно это, мисс Пэндл, придется мне полюбить вашу травмированною ногу самой особенной любовью, как и всю вас целиком, и любить больше, чем вы сами любите себя. Ваш скептицизм достаточно долго заставлял вас чураться мужского пола вообще и меня в частности, чтобы я, наконец, увидел вас такой, какая вы есть на самом деле, — сказал он, вкладывая особый смысл в каждое слово.

— Сварливой? — полушутливо догадалась она.

— Нет, красивой и чувственной, необходимой мне, как воздух, Джессикой отныне и навсегда, — серьезно ответил он.