Элис Хоффман - Что было, что будет

А в доме Элинор потянулась к телефону. Как только она нажала кнопку с цифрой «1», ее автоматически соединили с Броком. Доктор привык к звонкам Элинор в неурочное время и нередко повторял, что спит с телефоном на подушке. Должно быть, он говорил правду, потому что снял трубку после первого звонка и заверил Элинор, что немедленно известит полицию и вызовет «скорую» помощь. Элинор хотелось самой увидеть, что там происходит, но к тому времени, как ей удалось выбраться из постели, Дженни уже доплыла до перемычки песочных часов и нырнула. Стеллу трудно было разглядеть с большого расстояния; девочка крутилась в воде на одном месте, перебирая ногами и дрожа от холода, но не оставляла попыток нащупать тело Хэпа. Она кричала и как безумная колотила по воде руками. Дженни подтащила ее к лодке.

— Оставайся здесь, — велела она дочери, и впервые Стелла ее послушала. — Я сама его найду.

Тем временем Джимми Эллиот стянул ботинки и рубашку на берегу. Он не видел Стеллы, барахтавшейся по другую сторону «Жемчужины», но все равно прыгнул в воду. Пловец он был никудышный, однако до лодки доплыть ему удалось. Он помог Стелле забраться в лодку и начал озираться в поисках Дженни, выплевывая воду, отдававшую лягушками.

Дженни нигде не было видно, но потом она вынырнула, отфыркиваясь, чувствуя на зубах песок и грязь.

— Оставайся со Стеллой, — приказала она Джимми.

Дженни понятия не имела, кто это такой. В ту секунду ей показалось, что это какой-то темноволосый подросток, который при виде ее испугался. Но хорошо, что было кому присмотреть за Стеллой, пока она вновь отправилась под воду на поиски. Вместе с ней нырнула луна и разлилась рифленым серебристым пятном, а затем исчезла, оставив после себя кромешную тьму. Дженни нащупала что-то длинное и тонкое — то ли ногу, то ли кости старой лошади, то ли останки Ребекки Спарроу. Но оказалось, что это всего-навсего дрейфующие корни какой-то кувшинки, спутавшиеся в косу. Потом Дженни ухватила что-то потяжелее и подумала, что на сей раз это Хэп, но на поверхность она подняла лишь старый ботинок, который поспешно отшвырнула, прежде чем нырнуть в третий раз.

Стелла перевесилась через борт «Жемчужины» и протянула холодную руку к Джимми, который цеплялся за лодку. Его рука была поразительно горячей, хотя он оставался в ледяной воде.

— Твоя мать отыщет его, — сказал Джимми. — Она отлично плавает.

Только сейчас Стелла додумала желание, которое начала загадывать, когда они только отъехали от берега озера. В тот день, когда топили Ребекку Спарроу, все было белым, ослепительно белым. Ослепительное солнце, ослепительный лед, снег, сверкавший как звезды. Только вода была темной, как и сейчас; она тянула Ребекку вниз, обертываясь вокруг нее простыней, а водоросли и гладкие корни кувшинок оплетали ее лодыжки, запястья, талию.

Элинор подошла к окну спальни. Неизвестно откуда налетел ветер и потряс кронами деревьев. С того места, где она стояла, Элинор разглядела внучку в лодке посреди озера. Но Дженни она не увидела. И тут же она спросила у себя, что, черт возьми, делала все эти годы, зачем ей понадобилась роза, которая, возможно, никогда не расцветет, почему она потратила столько времени, не видя Дженни, зачем она закрылась от всех. Любовь иногда так поступала с людьми, и они даже не подозревали, сколько всего прошло мимо них; они просто оставались на том месте, где любовь их покинула, а мир тем временем продолжал вертеться.

Что-то тянуло Дженни на дно — возможно, вес собственного тела или инерция. В первую секунду она решила в темноте, что перед нею бревно, но все равно вцепилась в него изо всех сил. Она уже начала подумывать, что ей самой не выбраться, воздуха в легких не осталось, зато ей был виден лунный свет, и поверхность воды колыхалась совсем близко, и Джимми Эллиот протягивал к ней руку, пока она тянула за собой Хэпа Стюарта, вцепившись мертвой хваткой в этого мальчишку, который обязательно выживет, хотя его и скинули в воду, раздробив часть позвоночника. Хэпа подняли в лодку, а там уже Стелла вдохнула в него жизнь: она не останавливалась, пока он не заморгал и не открыл глаза, пока он не увидел звезды на небе, но не со дна черного водоема, а из лодки, подпрыгивавшей на воде. Тем временем «скорая» помощь и пожарные машины мчались по Локхарт-авеню так быстро, что отметины их шин продержались на асфальте до октября. Да и позже на Локхарт-авеню осталось по белой полосе с каждой стороны дороги, и некоторые жители города каждый раз притормаживали, сворачивая с Ист-Мейн-стрит, чтобы подумать, как все-таки им повезло.

Да и что такое сирена, как не крик, возвещавший соседям, что с кем-то случилась беда, как происходит каждый день, каждый вечер. Кто-то пострадал, и в эту ночь пострадавшим был Хэп; в эту ночь, когда поднялся ветер и прогнал все воспоминания о прекрасном дне. По аллее, грязный и мокрый, бежал человек, который убил свою бывшую подружку в Брайтоне, который ударил веслом Хэпа, хотя метил в Стеллу. Эта самая Стелла была чересчур умна, совсем как его бывшая подружка. Никто бы и не заметил исчезновения его бывшей пассии, если бы не эта девчонка и не ее папаша, раздувший шумиху. У его бывшей не было ни семьи, ни многочисленных друзей; о ней давно всем следовало бы забыть. Но нет, люди помнили. В Брайтоне, на углу той улицы, где стоял дом жертвы, соседи оставляли венки из лилий и плюща, словно она была важной персоной. Организовали комитет по сбору средств, благодаря которому было куплено место на кладбище и могильный камень. Только на прошлой неделе Массачусетский университет, где она начала заниматься, готовясь получить ученую степень, учредил стипендию в ее честь. И все потому, что эта проклятая девчонка обратила на нее внимание в ресторане. И все потому, что люди решили, будто у нее за плечами была какая-то история, раз ее убили: никчемная история, если говорить об этом человеке, женская история, не имеющая начала, только конец. А на самом деле толку от нее было не больше, чем от пчелы, гудевшей теперь возле его уха. Человек отмахнулся от насекомого и потрусил дальше по Локхарт-авеню.

— Пропади ты пропадом, — сказал он пчеле, и Стелле, и женщине, которую, как ему когда-то казалось, любил.

Это она была виновата во всех его теперешних напастях — незачем было его отвергать. Это они были во всем виноваты, особенно проклятая пчела, никак не оставлявшая его в покое. Если не поостеречься, то ее жужжание засядет у него в голове, и ничего другого он больше не услышит, и тогда наступит беда. Он побежит вперед, как слепой.

Мимо проехало еще несколько пожарных машин, вызванных из Норт-Артура, но он продолжал бежать, теперь быстрее, потому что за ним летело гораздо больше пчел. От пчел исходил сладкий запах, их тельца были полностью покрыты пыльцой лавра и красного клевера, но гудели они устрашающе. Прошло совсем немного времени, как их собралась уже сотня, потом вторая, а затем за его спиной гудело целое облако, которому не приходилось прилагать усилия, чтобы не отстать. Убежать от них было невозможно, но он надеялся найти способ, точно так, как надеялся, что все сразу позабудут о женщине, от которой он избавился в Брайтоне. Он даже не представлял, что больше всего пчелы любят мертвые деревья; если у них есть выбор, то они всегда возвращаются в сердцевину засохшего дерева, ибо древесина там мягкая, как костный мозг.