Элиза Ожешко - Последняя любовь

Иной человек, устремив взгляд в далекое прошлое, развертывает свиток пожелтевшего пергамента и говорит: «Я потомок многих поколений, мой род берет начало в доисторическую эпоху, мои прадеды были великими людьми, значит, я велик!» Находятся люди, которые склоняются перед пергаментом, украшенным гербами, и повторяют вслед за его владельцем: «Да, ты велик!»

Богач, утопая в мягком бархате золоченых кресел, точно Юпитер на Олимпе, подносит к губам чару со сладкой амброзией и, указывая на полные золота шкатулки, говорит: «Я владелец этих блестящих и звонких монет! Я могу ослепить вас их блеском, точно солнце; забренчу ими, и вы сбежитесь к стопам моим! За один слиток куплю прислужника, за другой льстеца, за третий — толпу друзей. Кто посмеет усомниться в моем величии?» И найдутся люди, которые, склонив выю перед золотым тельцом, воскликнут: «Да, ты велик!»

Иной раз капризная природа вылепит человека не из обычной глины, а создаст его из твердого, холодного мрамора и придаст ему такие формы, которыми залюбовался бы сам Фидий. Вместо крови вольет ему в жилы мутную тепловатую водичку, вместо сердца вложит кремень, — из него можно высечь искры, которые поджигают окружающие его предметы, но сам он никогда не загорится. Такой красавец с каменным сердцем и разбавленной водой кровью живет с мыслью лишь о себе и любит лишь себя. Жизнь для него — математический расчет. Все идеи он — с мелом в одной руке, с циркулем и весами в другой — сводит к сумме годового дохода; чувства он мерит на дюймы, впечатления взвешивает унциями. Ему все удается, ибо он заранее все рассчитал. Он никогда не споткнется, ибо идет прямо, четким, размеренным шагом, глядя под ноги, и никогда глаза его не поднимутся к небу, не прельстятся блестящей звездой. Никого не любя, он никогда не страдает, и боль не надрывает ему сердца, не портит кровь. Он всегда здоров, покоен, доволен своими доходами и собой, глаза у него блестят, щеки румяны, аппетит и сон — отменные, и он высокомерно взирает на тех, кто истекает кровью в битвах, вступает в единоборство со смертью и жизнью, гибнет, захлестнутый бурей страстей. И, ослепленный гордыней, он говорит: «Смотрите! Мне во всем везет: я добился богатства, славы, высокого положения в обществе, ни разу не упал, не дал увлечь себя вашими бредовыми идеями. Я тверд, как сталь, неумолим, как цифры, и логичен, как математическая формула!» И находятся люди, которые склоняются перед самовлюбленностью и эгоизмом и кричат: «Да, ты велик!»

Но есть люди, которые не падают ниц ни перед одним из этих трех идолов. Глядя на истлевший пергамент, на золотые побрякушки, на этих ползающих по земле улиток, они видят не могущество, а ничтожность. В чем же они видят величие? Где, у кого?

Приложите ухо туда, где сильнее всего бьется пульс нашего века, века, в который мы живем, и спросите, что такое величие? И голоса, доносящиеся из глубинных пластов общества, веяния, могущественные, но для многих еще загадочные, которые отражают стремления и желания человечества, — ответят вам: честность, разум, труд. Там, где воплотились эти три понятия, вы найдете истинное величие. В другом месте не ищите его, ибо обнаружите не свет и не правду, а видимость, блуждающие огоньки.

Если человек с рождения точно жалкая козявка копошится на земле в нищете и невежестве и если он кровавым потом и неустанной борьбой добудет искру божественного огня, зажжет ею факел, который освещает путь человечеству, если, родившийся никем, он благодаря труду станет всем, чем только может стать человек, — вот тогда он поистине велик.

Итак, прежде чем судить о человеке, загляните ему в душу, узнайте, какой путь он прошел. Когда вы увидите, что он честен и умен, а позади у него труд и деяния, вы скажете: «Да, ты велик!»

Регине было известно прошлое Равицкого, она знала: его колыбель не украшали ни гербы, ни золото и свое теперешнее положение он купил не ценой эгоизма; каждую пядь пройденного пути он поливал кровавым потом своим и, благодаря упорному неустанному труду, из ничего стал всем.

Она преклонялась перед его прошлым и настоящим, и, глядя на этого мужчину, на чьем облике годы не оставили разрушительного следа, мужчину, прекрасного душевной красотой, обаятельного, как все сильные натуры, она от всего сердца тихо произнесла: «Ты велик!»

Слова эти услышали лунные лучи, падавшие ей на лицо, воды Немана, с тихим плеском текущие у ее ног, но человек, которому этот тихий шепот предназначался, их не услышал.

— Регина, спой нам что-нибудь, — попросил Генрик, — как ты, бывало, пела на озере.

— Я тоже присоединяюсь к просьбе вашего брата, — проговорил Равицкий.

— Хорошо, — ответила Регина, — пусть шум воды вторит мне, а весла отбивают ритм. Не моя вина, если я разбужу прибрежных птиц.

— Наши пернатые братья, которые так недавно оглашали берега щебетом, будут вам только благодарны за сладостные звуки.

Регина подняла голову и запела песенку, что поют на ее родной стороне, и голос ее заглушил шум воды. Генрик и Стефан подняли весла — все стихло, с жадностью внимая звукам, полным любви и тоски.

Стефан не смотрел больше вокруг, взгляд его не отрывался от Регины — от ее вдохновенного лица и исполненной величия позы. Он смотрел на нее, и прошлое изгладилось из памяти, окружающий мир исчез. Ему казалось, он нашел то, чем никогда не обладал, и теперь наконец заполнится до сих пор чистая страница его жизни.

Он услышал в себе голос, который долгие годы подавлял сильной волей и тяжким трудом, властный голос, который рано или поздно звучит в каждом: люби!

На другом конце лодки сидели рядышком Генрик и Ванда; склонив друг к другу головы, они тихо перешептывались, но песня заглушала их слова. Волшебный ли вечер или тайные девичьи грезы, а может, пение повлияли на девушку, она закрыла руками лицо и глубоко задумалась. Вдруг Генрик заметил, что по ее пальцам текут слезы.

— Ванда, отчего вы плачете?

— Посмотрите, — шепотом ответила девушка, — как быстро бегут по воде серебряные искорки, бегут и исчезают. Так и жизнь убегает — и вот-вот исчезнет. По небу плывут белые облака, плывут и исчезают; так же быстро течет и исчезает жизнь. Мир так прекрасен, жизнь так хороша, смерть же отвратительна — и так близка!..

Она подняла к небу полные слез глаза и опустила руки на платье, посеребренное светом месяца.

Молодой человек сжал ее руки и с нежностью заглянул в лицо.

— Не плачьте, милая Ванда, — едва слышно произнес он. — Я вас люблю.

Какой художник сумеет воспроизвести невыразимо счастливое лицо женщины, когда она впервые слышит от любимого это чудесное слово.

Но луч счастья ненадолго осветил бледное личико девушки.

— Разве можно любить ту, которой осталось так недолго жить?