Элиза Ожешко - Последняя любовь

«Это он! Он, о ком я мечтала, кто полюбит меня, мой избранник, мой суженый!»

По приезде домой я опустилась на колени перед портретом отца и сказала: «Я нашла его!»

Никому больше не открыла я своих мыслей и вспыхнувшего чувства, — одиночество, в котором прошло мое детство, научило меня сдержанности и молчаливости.

Портрет отца был моим алтарем, перед которым с самого раннего детства я исповедовалась во всех своих грехах и чувствах, в горе и радости. В это утро я обращалась к любимому отцу не со слезами, а с улыбкой надежды и упования.

Ах, почему умершим не дано спускаться на землю к своим близким со словами предостережения и сердечного наставления!..

Через несколько дней с пылающим лицом и бьющимся сердцем я принимала Альфреда у нас в гостиной. Он приехал с кузиной и ее дочерью, которая, едва переступив порог, шепнула мне:

— Наш кузен влюбился в тебя à la folie [120] До безумия (фр.). .

A ее мать приветствовала меня с той преувеличенной нежностью, с какой приветствуют девушек на выданье матери, тетки и кузины, покровительствующие молодым людям.

— Ты произвела фурор на балу, — сладким голосом пропела пани В., нежно целуя меня в лоб. — Да разве можно было не восхищаться такой прелестной девушкой! — прибавила она, умильно заглядывая мне в глаза.

Альфред всего несколько раз подошел ко мне и говорил, как обычно, мало, с видимым усилием, но не сводя с меня своих голубых глаз, которые, хотя ничего не выражали и ни разу не загорелись даже тем слабым огоньком, который я заметила на балу, показались мне очень красивыми. И правда, по форме и цвету они были восхитительны, как и удлиненное, матово-бледное, с классическими чертами лицо Альфреда. Теперь такая красота показалась бы мне бездушной, мертвой, но тогда я пришла в восторг. Когда Альфред подсел к фортепьяно и запел, я была до того увлечена и ослеплена, что вовсе не замечала, что лицо его не озаряет ни чувство, ни мысль. Противоречие между холодной красотой статуи и страстным, проникновенным голосом воистину околдовало меня. Я вся дрожала от волнения и повторяла про себя: «Люблю!»

После отъезда гостей тетушка сказала:

— Мне кажется, пан Альфред вскоре сделает тебе предложение. Поздравляю, это завидная партия, и человек он очень благовоспитанный.

Действительно, однажды утром после нескольких визитов, во время которых Альфред почти ничего не говорил, а только не сводил с меня глаз и иногда пел, тетушка позвала меня к себе в комнату и сказала:

— Вчера пан Альфред через пани В. сделал тебе предложение. Я желаю тебе счастья и ни на чем не буду настаивать, поступай, как сочтешь нужным, — ты молода, богата и можешь не торопиться с выбором. Но, как твоя опекунша, я должна сказать, что другую подобную партию найти нелегко. Если ты ничего не имеешь против пана Альфреда, отвергать его предложение, по-моему, не следует.

Не успела тетушка договорить, как я, заливаясь слезами, бросилась ей на шею. Мои слезы и столь редкий в наших отношениях порыв удивили тетушку.

— Что с тобой, Регина? Отчего ты плачешь? — слегка отстранив меня, холодно спросила она.

— От счастья! — прошептала я сквозь слезы.

— Не будь столь восторженной, я не нахожу для этого причин. Девушка из хорошей семьи, с таким приданым, как у тебя, образованная, всегда может рассчитывать на подобную партию. Если предложение пана Альфреда, которое я считаю подходящим, отвечает и твоему желанию, тем лучше и тем меньше повода для слез.

При мысли, что на свете есть человек, который меня любит, я была бесконечно счастлива. Сама же я любила Альфреда той первой, еще полудетской, неопытной, но горячей любовью, которая не заглядывает в душу, а слепо восхищается внешностью и голосом и увлекает свою жертву на краткий миг в небеса, на всю жизнь — в пропасть.

В те несколько месяцев, что прошли от обручения до свадьбы, мы почти не виделись с женихом. Он уезжал то к себе в имение приготовить дом к моему приезду, то в город, чтобы купить коляску, карету и прочие дорогие, красивые вещи, которыми так тешатся молодые богатые пары в первое время после замужества, не подозревая, что скоро на это сусальное золото прольются слезы и искусственный блеск покроется ржавчиной.

Между тем я готовилась к празднику жизни, который вскоре должен был для меня наступить. Незадолго до того я прочитала какой-то роман, в котором замужество называлось «торжество молодости», — «fête de jeunesse». И мне оно представлялось лучезарным праздником, а Альфред солнцем. Он завладел всеми моими помыслами, я представляла его себе добрым, любящим, милым и веселым другом и наделяла всеми достоинствами, какие подсказывало мое воображение. Когда мне бывало грустно, я думала: «Альфред меня развеселит». Когда я чего-то не понимала или что-то хотела узнать, то мечтала: «Он мне все объяснит, он меня всему научит».

Альфред стал моим кумиром. Как для верующего образ божества сияет непорочной чистотой, так и в моих глазах ни малейшая тень не падала на того, кто должен дать мне все, чего до сих пор я была лишена: дружбу, любовь, нежную заботу.

Как цветок раскрывается под лучами солнца, так и я становилась серьезней, взрослей под влиянием любви и надежды. Когда Альфреда долго не было, я скучала, но радужные мечты о будущем скрашивали мою тоску. В ожидании приезда жениха я впервые задумалась о том, что я буду делать на новом жизненном поприще, которое открывается передо мной. И вот я мечтала, как в красивой усадьбе, куда привезет меня Альфред, каждое утро мы будем приветствовать друг друга радостным возгласом: «Добрый день». Летом вместе с приветствием я принесу Альфреду белый цветок с каплями росы, сорванный на восходе солнца, и поцелую его. При этом я невольно краснела и, стыдясь самой себя, опускала глаза; я гнала от себя эту мысль, но она возвращалась вновь и вновь — пламенная, обжигающая, заставляя сердце сладко замирать. «Потом, — мечтала я, — мы пойдем рука об руку в парк и будем вместе любоваться плывущими по небу облаками, цветущими розами и солнечными бликами в широких старых аллеях. Я с шитьем, а он с книжкой сядем в зеленой беседке, и я стану внимать возвышенным истинам, которые он будет читать своим чарующим голосом. Вместе с ним! Вместе в мир знаний и добра!» И он непременно впереди, чтобы освещать, указывать мне путь. Да, Альфред всегда был впереди, я не сомневалась, что он умнее и образованней меня, молоденькой, неопытной, мечтательной девушки! Вместе помогать бедным, вместе веселиться и болтать в кругу друзей! Вместе, но он всегда будет впереди!

Вот какая грезилась мне идиллия. Когда же приезжал Альфред, всегда ненадолго, я не рассказывала ему ни о чем, да он и не вызывал меня на это, но, глядя на него, слушая, как он поет, я вновь рисовала себе эту идиллию.