Пенелопа Нери - Украденный миг

— Иди ко мне, моя красавица! Я утащу тебя на дно океана, где ты станешь моей королевой и повелительницей бездонных глубин!

— Оо-о! Убирайся назад, проклятое чудовище! — кричала она, убегая от Гидеона, а тот, преследуя, швырял в нее водорослями.

Устав от этой баталии, они рухнули наконец в изнеможении на песок. Позже, немного отдохнув, они принялись собирать сухие сучья и корни для небольшого костра. Сумерки сгущались, повеяло прохладой, от океана тянуло сыростью. Дул легкий бриз.

Сидя под виноградными лозами, Гидеон и Эмма наслаждались теплом костра и любовались взлетавшими вверх оранжевыми искрами. Держась за руки, они обменивались своими заветными мечтами и желаниями, рассказывали по очереди легенды, которые слышали в детстве. Становилось все темнее, ночь охватывала их. Уже были рассказаны легенды о гавайском герое Мауи, сумевшем остановить колесницу Великого Солнца, когда она совершала свой очередной круг по небу, о богине вулканов Пеле, являвшейся смертным в образе страшной старухи, превращавшейся вдруг в прекрасную деву с дивными огненно-рыжими волосами. Она была своенравна и мстительна, люди ее боялись — ведь она могла обрушить на их селения потоки лавы и горячего пепла…

— А еще я знаю танец, посвященный богине Пеле, — прервала свой рассказ Эмма. — Хочешь, я станцую его для тебя?

Хочет ли он!.. Хочет ли он, чтобы небо было голубым, а трава — зеленой?.. Но, боясь смутить ее, Гидеон лишь согласно кивнул:

— О да, очень хочу!

Она поднялась.

Неровное пламя костра осветило ее стройную, хрупкую фигурку. Сильным, призывным движением Эмма вскинула руки, и ее иссиня-черные волосы показались Гидеону огненно-рыжими…

Частый, странный, стремительный ритм ритуального танца, выбиваемый босыми ступнями танцовщицы, подчинил себе юношу и увлек его в древний мир предков.

Призраки прошлого обступили его.

Не милая маленькая Эмма, нет, сама богиня Пеле, дразня и маня, приближаясь и отступая, вселяя в него желание и силу великого бога Камапуа, пела ему о любви, земной и небывалой…

Он открывал ей объятия, но милая ускользала, он становился зверем, она превращалась в звезду, он покорно склонялся к ней, она обжигала его дыханием, полным страсти… Точно дикий кабан, он устремлялся к ней, готовый смять, сокрушить, — ласково, тихо смеясь, она чуть касалась его, и гнев угасал…

О Пеле, богиня вулканов, богиня огненной лавы, богиня любви и желания, что делаешь ты с человеком!

Ты терзаешь сердце мое, ты мучаешь тело мое, ты смиряешь гордость мою, я раб твой, я прах пред тобой, вот что делаешь ты, Пеле, вот что делаешь ты с человеком!..

Дай мне отдых, богиня моя, дай мне глоток воды, дай мне упиться тобой, пощади меня, о великая Пеле, ибо я уничтожен тобою…

Взвился и тут же опал длинный рыжий язык огня, словно сама богиня Пеле выглянула из жаркого пламени, чтобы увидеть влюбленных.

Костер затухал.

Гидеон смотрел на Эмму и не узнавал ее.

Лицо ее было влажно, губы полураскрыты, упругая грудь вздымалась, в глазах, еще затуманенных пережитым, было странное выражение вызова и ожидания…

Гидеон почувствовал, что не владеет собой.

Горло его вдруг пересохло.

— Где ты научилась так танцевать? — хрипло спросил он и, не глядя на Эмму, стал подбрасывать сучья в остывающий костер.

— В монастыре Святого Креста… — еле слышно ответила она.

— В католическом монастыре ты обучилась этому языческому танцу? Я думал, что он запрещен. Даже моя мать, — а она всегда добром вспоминала своего куму, учителя священных танцев, — считала его… э-э-э… излишне чувственным. А разве ты жила в монастыре?

— Да, я воспитывалась в благотворительной школе для сирот. Меня забрали оттуда незадолго до окончания, всего лишь месяц назад, когда мама почувствовала себя совсем плохо. Я была немного непослушной, часто озорничала. Сестра Анжела в наказание за грехи частенько посылала меня в сад пропалывать клумбы. И вот там я однажды услышала музыку — дробь туземных барабанов, свист тростниковых флейт… Я взобралась на стену и оттуда увидела, как по ту сторону, в соседнем саду, танцевали женщины… Это был Королевский национальный балет. Они репетировали хула-хулу. Я смотрела на них и запоминала движения… А потом разучивала их, когда оставалась одна в келье. Так я научилась танцевать — и ты можешь сам судить теперь о моем искусстве!

— О, ты пляшешь, точно дева-искусительница!

Гидеон посмотрел на нее в упор, и Эмма увидела в его глазах то, что и хотела увидеть, — желание.

Она стояла, прижавшись спиной к стволу кокосовой пальмы, и Гидеон, приблизившись к девушке, вдохнул аромат ее разгоряченного тела, запах ее волос, запах ветра и океана. Сжав ее лицо в ладонях, он жадно приник к ее радостно раскрывшимся губам.

Он ощущал ее всю, он знал, что сейчас она позволит ему все, о чем он мог только мечтать.

Гидеон приложил руку к ее маленькой груди, и крохотный сосок напрягся и набух под его пальцами. Всем телом девушка доверчиво отвечала на его ласку. Ей было хорошо с ним. Казалось, она готова замурлыкать, как пушистый котенок, пригревшийся на коленях у любящего хозяина. Как непохожа она была на тех девушек, с которыми он так поспешно и неразборчиво растрачивал свой юношеский пыл!

Рука его скользнула ниже, он гладил ее прохладное бедро, осторожно приподнимая край кружевных панталон, его рука двигалась все уверенней… Нетерпение переполняло его.

— Нет, — вдруг хрипло и жарко шепнула Эмма.

Он подчинился на мгновение, но тут же снова обнял ее — на этот раз с такой силой, что хрустнули ребра. Зарывшись лицом в ее душистые волосы, он бормотал:

— Прости, прости, прости…

Сердце его стучало, как тысячи гавайских барабанов.

— Прости, я оскорбил тебя… Я больше не буду… Это все оттого, что я люблю тебя! Ты так прекрасна, Эмма, что я потерял голову!..

— Ну, что ты, родной мой!.. Мне не за что прощать тебя… Если бы ты знал, чего мне это стоило, сказать тебе «нет», милый, успокойся, успокойся…

Она тихонько ерошила его волосы, жесткие от морской соленой воды, и шептала ему на ухо какую-то милую чепуху, какие-то трогательные слова, смысла которых он не понимал, оглушенный ее близостью.

Господи! И она, Эмма, это сокровище, утешала его, вместо того чтобы оттолкнуть, прогнать, отхлестать по щекам!

Он должен был беречь ее, охранять, а он забылся, вел себя как последний развратник, привыкший лапать раскрашенных шлюх в дешевых борделях Гонолулу!

Она доверилась ему, а он!.. Гидеон не знал, куда деться от стыда и раскаяния.

— Я должен сейчас же уехать!

— Уехать? Ты рассердился? Я огорчила тебя своим ужасным «нет», я обидела тебя отказом, Гидеон!

— Прошу тебя, не говори так! Просто… Я не могу быть рядом с тобой и не желать тебя. Я как пьяный сейчас… Мне лучше уехать домой, Эмма, любимая, пойми, я должен справиться с собой. Я зашел слишком далеко, прости меня!