Виктория Холт - Счастье и тайна

На этой картине я узнала церковь Керкленд Мурсайд. Там были невеста и жених, в котором угадывался сэр Мэтью. Поразительно, как несколькими маленькими стежками она могла добиться сходства. Она была, безусловно, художником.

— А вот о замужестве Рут. Он случайно погиб на охоте, когда Люку было десять лет. Вот, смотри.

И тогда я поняла, что на стенах этой комнаты была вся история семьи Рокуэллов, прочитанная глазами этой странной женщины.

Она, должно быть, потратила годы своей жизни, чтобы запечатлеть эти моменты и перенести их мелкими стежками на холсты.

Я сказала:

— Тетя Сара, вы наблюдаете за жизнью…

Она опять поморщилась и произнесла со слезами в голосе:

— Ты хочешь сказать, что я сама не жила, а только следила за жизнью других, Клер?

— Меня зовут Кэтрин, — напомнила я.

— Кэтрин, — сказала она, — но мне так нравилось наблюдать. Вот видишь, теперь у меня целая галерея… Галерея гобеленов… И когда я умру, люди будут смотреть на них, и они узнают о нашей жизни больше, чем из любой картинной галереи. Я рада, что вышивала картины, а не портреты. По портретам можно узнать слишком мало.

Я ходила по этой комнате и смотрела на сцены из жизни в Керкленд Ревелз. Вот несут на носилках с охоты мужа Рут, а вот около его постели стоят плакальщики. Вот смерть Марка. И среди этих сцен была картина, изображающая дом и легко узнаваемые фигуры людей, которые смотрели на него.

Я сказала:

— А вот, кажется, Саймон Редверз, среди тех, кто смотрит на дом.

Она кивнула.

— Саймон смотрит на дом, потому что этот дом мог бы принадлежать ему. Если бы Люк погиб, как и Габриел, то Ревелз перешел бы во владение Саймона. Поэтому он тоже смотрит на этот дом.

Она изучающе смотрела на меня, потом достала из кармана платья маленький блокнот. И пока я рассматривала картину, она сделала с меня набросок. Ей удалось схватить сходство несколькими умелыми штрихами.

— Как у вас хорошо получается! — восхитилась я.

Она внимательно посмотрела на меня и неожиданно спросила:

— Как погиб Габриел?

Я вздрогнула.

— На следствии они сказали… — начала я.

— Но ты-то считаешь, что он не мог покончить с собой?

— Я говорила, что не могу поверить в то, что он мог так поступить.

— Так как же он погиб?

— Не знаю. Я только чувствую в глубине души, что он не мог этого сделать.

— Я это чувствую в глубине души. Ты должна сказать мне. Мы должны узнать. Мне необходимо это знать для моей картины.

Я посмотрела на часы, приколотые к блузке. Этот жест означал, что мне пора идти.

— Скоро я закончу то, над чем сейчас работаю. И тогда мне надо будет знать. Ты должна мне сказать.

— А над чем вы сейчас работаете?

— Посмотри, — и она потащила меня через всю комнату к окну.

Там на раме было натянуто знакомое изображение дома.

— Но вы уже такую вышивали!

— Нет, это другая. Здесь уже Габриел не смотрит на дом вместе со всеми остальными. Только Мэтью, Рут, Хагар, я, Люк, Саймон…

И вдруг мне стало душно в этой комнате, я устала все время разгадывать ее иносказательные речи. Все-таки это была странная женщина: в ней одновременно уживались невинность и мудрость.

С меня было достаточно символов. Я хотела добраться до своей комнаты и отдохнуть.

— Я ведь заблудилась. Скажите мне, как отсюда добраться до южного крыла?

— Лучше я покажу тебе, — и она, как послушный ребенок, засеменила рядом со мной, открыла дверь, и мы вышли в коридор.

Я пошла за ней, и когда она открыла еще одну дверь, мы оказались на балконе, похожем на тот, где произошла трагедия.

— Восточный балкон, — сказала она. — Я думала, тебе захочется посмотреть. Только с этого балкона еще никто не падал и не разбивался насмерть.

Губы ее скривило что-то похожее на усмешку.

— Посмотри вниз, — сказала она, — Посмотри! Вот как там далеко внизу. — Она передернулась, и я вдруг ощутила, как ее маленькое хрупкое тело прижало меня к перилам. На минуту меня охватил ужас при мысли, что она захочет столкнуть меня вниз.

Потом она выпалила:

— Ты ведь не веришь, что он покончил с собой? Ведь не веришь!

Я, освободившись, отпрянула от парапета, пошла к двери и с облегчением вступила в коридор.

Она пошла впереди и очень скоро привела меня в южное крыло.

Теперь она опять выглядела старушкой, и мне показалось, что перемена в ней произошла именно в тот момент, когда она перешла из восточного крыла в южное.

Несмотря на мои протесты, она проводила меня до моих комнат, хотя я и говорила ей, что теперь уже знаю дорогу.

На пороге моей комнаты я поблагодарила ее и сказала, что с большим удовольствием посмотрела ее гобелены. Лицо ее засветилось от радости. Потом она приложила палец к губам:

— Мы должны узнать, — сказала она. — Не забывай. Мне еще чадо доделать картину.

Потом она заговорщически улыбнулась и тихо удалилась.

Через несколько дней я приняла решение.

Я все еще занимала Те комнаты, где раньше жили мы с Габриелом, и мне не было здесь покоя. Я плохо спала — а ведь раньше со мной такого никогда не бывало. Я, правда, ложилась в постель, но через несколько минут в испуге просыпалась — мне казалось, что кто-то зовет меня. Несколько раз я думала, что это на самом деле так и есть, и вставала с постели, чтобы посмотреть, кто там за дверью. Но потом убедилась, что это было что-то вроде навязчивого кошмара. Я пыталась задремать и вскакивала вновь; и так продолжалось до раннего утра. Тогда уже совершенно измученная, я наконец-то засыпала.

Мне снился всегда один и тот же сон — кто-то зовет меня по имени.

Иногда мне казалось, что это голос Габриела зовет меня: «Кэтрин!», а иногда это был голос отца, зовущий: «Кэти!» Я понимала, что это происходит во сне и что виной всему удар судьбы, который я никак не могла пережить.

Внешне я казалась довольно спокойной, но внутри меня терзали дурные предчувствия. Ведь я не просто потеряла мужа, но, согласившись с решением следствия о его самоубийстве, мне оставалось думать, что я его никогда по-настоящему так и не знала.

Насколько мне было бы легче, если бы Фрайди была со мной! Было всего два существа на свете, которых я любила — и потерять их одновременно было двойным несчастьем.

В доме не было никого, с кем я могла бы подружиться. Каждый день я спрашивала себя: «Почему я еще здесь?» И отвечала: «А куда же мне деться, если я уеду отсюда?»

Однажды прекрасным солнечным днем я бродила по развалинам монастыря, время от времени окликая Фрайди, как вдруг меня испугал явственный звук чьих-то шагов.

Даже при свете дня это место внушало мне трепет, к тому же в моем нынешнем состоянии я бы не очень-то и удивилась, если бы из-под монастырского свода показалась фигура монаха в черном одеянии.