Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама

Ее предложение тронуло Анжелику, и она почувствовала облегчение. Она оставляла сына одного, только когда навещала Раймона в обители иезуитов или же отправлялась на воскресную мессу; по возвращении она чаще всего заставала его в слезах, вопящим от гнева. Так что она с жаром поблагодарила Франсуазу Скаррон. На этом они расстались, обе обретя душевное равновесие.

Теперь, когда судьба мужа зависела не от нее, Анжелика, как это уже бывало раньше, положилась на волю провидения.

Несмотря на все страхи, беременность развивалась нормально. Ребенок рос, но это не очень сказывалось на ее фигуре. Мамаша Кордо уверяла, что надо ждать девочку, да к тому же еще и притворщицу — раз она ведет себя так, словно ее нет.

Гонтран пришел проведать сестру. Он собирался отправиться в путешествие по Франции и уже купил мула, «хотя и не такого красивого, как наши». Он оставил Анжелике немного денег, которые она взяла, так как опасалась, что не сможет найти необходимую сумму для спасения Жоффрея.

Тайные братства подмастерьев [25] Подмастерья Европы стали создавать союзы еще в XII–XIII вв. для взаимопомощи и защиты своих прав. Тайные братства подмастерьев Франции (компаньонажи) получили распространение в XIV–XVI вв. примут Гонтрана, пока он будет переезжать из города в город. Они стали его новой семьей. Переживал ли он из-за разрыва со своей средой? Похоже, нет. Анжелика спрашивала себя, что же двигало им. И внезапно она прозрела: в нем жила страсть. Разве сама она не предпочла принять всевозможные лишения и удары судьбы, но только чтобы остаться в этом городе как можно ближе к тому месту, где был ее любимый?

И Анжелика понимающим взглядом смотрела вслед удаляющемуся брату. Ей будет не хватать его поддержки.

Однажды утром она возвращалась с Флоримоном после короткой прогулки к огромному донжону. По пути они видели стадо коз, которых пастух из Бельвиля [26] Селение на одноименном холме под Парижем, известное с XII в. Сегодня — городской квартал. часто пригонял к Тамплю. Он гнал их к пустырю возле башни и доил, когда появлялись покупатели. По его словам, козье молоко превосходно подходило для кормилиц, а молоко ослиц — для тех, «кто ослаб после разгула и разврата». И, хотя последний случай явно к ней не относился, Анжелика довольно часто покупала у пастуха горшочек с ослиным молоком — красивая, спокойная ослица и осел паслись рядом. Держа за руку семенящего рядом Флоримона, она как раз подходила к дому, когда до нее донеслись крики. Тут она увидела сына хозяйки — тот на бегу прикрывал голову от летящих в него камней, их швыряли догонявшие его мальчишки.

— Кордо-веревка-на-шее [27] Кордо (Cordeau) в переводе с французского языка — веревка. ! Иди сюда! Высунь-ка язык! Веревка-на-шее!

Кордо, даже не пытаясь сопротивляться и не отвечая, влетел в дом.

Чуть позже, когда настало время обеда, Анжелика зашла на кухню и увидела, что он спокойно ест свою порцию гороховой похлебки.

Анжелику никогда особенно не интересовал сын мамаши Кордо. Это был крепкий подросток лет пятнадцати, коренастый и молчаливый, чей низкий лоб явно не свидетельствовал о выдающемся интеллекте. Было похоже, что единственным его развлечением были игры с Флоримоном по воскресеньям, состоявшие в том, что подросток исполнял все прихоти младенца.

— Бедный Кордо, что же там случилось? — спросила молодая женщина, садясь перед грубой миской, в которую хозяйка собиралась вывалить горох и китовую ворвань. — Почему ты не проучил хулиганов, которые бросали в тебя камни, — кулаки у тебя вроде что надо?

Подросток пожал плечами, а его мать объяснила:

— Да он привык уже, вот в чем дело! Даже я иногда называю его «Веревка-на-шее», сама этого не замечая. А камни в него летели всегда, с самого детства. Он не обращает внимания. Ведь главное — что? Чтобы он стал мастером! Вот тогда-то его зауважают, да и я буду спокойна.

И старуха усмехнулась, став еще больше похожей на ведьму.

Анжелика вспомнила, что госпожа Скаррон с одинаковым отвращением относилась как к сыну, так и к мамаше, и с удивлением поглядела на них.

— Вы что, правда не слышали? — спросила Кордо, ставя котелок на огонь. — Ну ладно, мне скрывать нечего. Парень-то мой работает у мэтра Обена.

И, видя, что Анжелика по-прежнему в недоумении, уточнила:

— Так ведь мэтр Обен — палач!

По шее и спине молодой женщины пробежала холодная дрожь. Она молча принялась за бесхитростный жирный обед. Шел пост, и каждый день на столе появлялось китовое мясо, сваренное с горохом — постная еда бедноты.

— Ну да, ученик палача, — продолжала старуха, возвращаясь на свое место. — И что? Палачи на свете тоже нужны. Мэтр Обен был родным братом моего покойного мужа, а сыновей-то у него нет, только дочери. Так что, когда муж умер, мэтр Обен написал мне — мы тогда жили в маленькой деревеньке, — написал, что взял бы моего сына в ученики, а позже, быть может, оставил бы ему свое дело. И, скажу я вам, приводить в исполнение приговоры в Париже — это кое-что! Эх, хотелось бы мне дожить до того времени, поглядеть, как сынок наденет шаровары да красный колпак…

И она почти с нежностью посмотрела на круглую голову своего кошмарного отпрыска, жадно поглощавшего обед.

«Подумать только, быть может, он этим самым утром накинул петлю на шею осужденного, — с ужасом думала Анжелика, — мальчишки из Тампля его метко прозвали — таким-то делом заниматься!»

Вдова, расценившая ее молчание как благожелательное приглашение продолжить рассказ, затараторила дальше:

— Мой муж тоже был палачом. Но в деревнях это дело другое, ведь смертная казнь приводится в исполнение только в главном городе округа. По правде сказать, не считая случаев, когда он допрашивал воров, муж, скорее, был «живодером» — ну, шкуры со скотины снимал да падаль закапывал…

Радуясь тому, что ее не перебивают возгласы ужаса, она быстро продолжила:

— Не думайте, что быть палачом просто. Нужно знать много всяких хитростей и приемов, чтобы вырвать признание у некоторых особо терпеливых. И у младшего Веревки-на-шее работы хватает, уж вы мне поверьте! Он научился отрубать голову одним взмахом топора или меча, он знает, как прижигать раскаленным железом, как резать языки, вешать, топить, колесовать, да это еще не все — знает, как четвертовать, как пытать водой, испанским сапогом и дыбой…

В этот день тарелка Анжелики осталась полной, а сама она очень быстро поднялась к себе.

Знал ли Раймон, каким делом занят сынок мамаши Кордо, когда отправил к ним сестру? Конечно же, нет. Анжелике даже на мгновение не пришла в голову мысль, что ее муж, Жоффрей де Пейрак, может попасть в лапы палача — он же дворянин!

Разумеется, есть закон или привилегия, которые запрещают пытать дворян. Нужно поговорить с Дегре… Палач — это для простолюдинов, это их привязывают к позорному столбу на Рыночной площади, это их, обнаженных, бьют кнутом на перекрестках, это их вешают на Гревской площади на потеху бедноте. Подобная участь не грозит графу де Пейраку, последнему из графов Тулузских [28] Среди титулов литературного персонажа Жоффрея де Пейрака нет титула «Тулузский (де Тулуз)». Однако автор говорит о его родстве с династией Тулузских графов и делает его преемником средневековой провансальской культуры. .