Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама

— Если сильные мира сего на самом деле хотят просто от него избавиться, то не пойму, зачем они утруждают себя судебными делами, обычно они прекрасно обходятся без этого.

— Только лишь для того, чтобы умаслить народ и показать, что король иногда карает и знать.

— Мэтр Галлеман, будь правдой ваше предположение о том, что народ можно задобрить публичным судом над преступниками, как некогда при Нероне, то здесь устроили бы публичный процесс, а не суд за закрытыми дверями, — возразил нетерпеливый молодой адвокат.

— Сразу видно, что ты только начал заниматься нашей гнусной профессией, — ответил знаменитый адвокат, о котором Дегре говорил, что от его шуток Дворец правосудия бросает в дрожь. — Во время публичного процесса может подняться настоящий бунт, народ ведь все прекрасно понимает и вовсе не так бестолков, как кажется. Наш король уже достаточно опытен, и, кроме того, он опасается, чтобы не случилось как в Англии, где народ просто взял да и, недолго думая, отправил на плаху собственного монарха. Поэтому у нас тех, кто имеет собственное мнение или мнение, неудобное властям, душат без лишнего шума, тихо. Потом их тела, от которых еще не отлетела душа, бросают на растерзание черни, вызывая у толпы низменные инстинкты. А виноваты оказываются звери-простолюдины, так что священники начинают призывать их к усмирению низменных наклонностей ну и, разумеется, служат мессы до и после суда. Смутьяны исчезают в неизвестном направлении, и никто не узнает, кто они такие и откуда взялись.

— Но Церковь не причастна к подобным злодеяниям, — возразил священник, наклонившись к собеседникам. — Скажу даже больше, господа: в наши дни миряне, не обладая знанием канонических законов, слишком часто пытаются подменить своими действиями божественный закон. И думаю, не ошибусь, если заверю вас, что большинство присутствующих здесь клириков обеспокоены посягательством гражданской власти на права святой Церкви. Я только что вернулся из Рима и видел, как наше посольство в Ватикане постепенно превратилось в прибежище для последнего сброда. Сам Его Святейшество Папа уже не хозяин в собственном доме, потому что наш король, чтобы разрешить спор с Церковью, ничтоже сумняшеся, послал в подкрепление посольству войска с приказом стрелять по войскам Папы, в случае если те перейдут к активным действиям — то есть попытаются арестовать бандитов и воров, беглецов из Италии и Швейцарии, укрывающихся в стенах посольства Франции [40] Папа Александр VII (понтификат 1655–1667), находился в натянутых отношениях с кардиналом Мазарини, выражал неудовольствие по поводу Пиренейского мира. В 1662 г. послом в Ватикане был назначен герцог де Креки, а вскоре произошла кровавая стычка между стражей папы и охраной посольства. Король выдвинул ультиматум и двинул войска, после чего папа пошел на значительные уступки. .

— Но любое посольство на территории другого государства неприкосновенно, — осторожно заметил пожилой горожанин.

— Разумеется. Но в то же время оно не должно быть местом сбора подонков со всего Рима и не должно покушаться на единство святой Церкви.

— Но Церковь и сама не должна подрывать единство Французского королевства, а король обязан защищать свое королевство, — настаивал тот же господин.

Все посмотрели на него и, казалось, спросили себя, что он здесь делает. Большинство напустили на себя задумчивый вид и отвернулись, жалея, очевидно, о том, что вели такие рискованные речи перед незнакомцем, который вполне мог оказаться соглядатаем Его Величества.

Лишь мэтр Галлеман, посмотрев на почтенного горожанина, произнес:

— Ну что же, месье, советую вам внимательно следить за ходом этого процесса. Несомненно, тот спектакль, который вы увидите, станет одним из незначительных эпизодов в великом противостоянии между королем и Римской церковью.

Анжелика со страхом прислушивалась к разговору. Теперь ей стали понятны причины колебаний иезуитов и бесполезность письма Папы Римского, на которое она так долго возлагала все свои надежды. Теперь король не признает над собой никакой власти. У Жоффрея де Пейрака оставался единственный шанс: что совестливость судей окажется сильнее их раболепства.

В зале суда повисло гробовое молчание, которое и вернуло молодую женщину к действительности. Ее сердце замерло.

Она увидела Жоффрея.

Он вошел с трудом, опираясь на две трости; хромота усилилась, и при каждом шаге казалось, что он вот-вот потеряет равновесие.

Он казался одновременно очень высоким и очень сутулым, страшно исхудавшим. Его вид потряс Анжелику. Долгие месяцы разлуки отчасти стерли в ее памяти дорогой облик, и теперь она увидела мужа таким же, как его воспринимала наполнявшая зал публика, и ужаснулась: Жоффрей действительно выглядел странно, едва ли не устрашающе. Густые черные волосы обрамляли изуродованное лицо, бледное, пересеченное красными бороздами шрамов. Истрепанная одежда, худоба — все это произвело на публику сильное впечатление.

Но когда он поднял голову и его черные, горящие глаза медленно, со странным спокойствием и даже насмешливо оглядели зал, жалость, которую кое-кто испытывал, тут же исчезла и по толпе пробежал зловещий шепот. То, что они увидели, превосходило все их ожидания. Это действительно был настоящий колдун!

Окруженный охраной, граф де Пейрак остался стоять перед скамьей подсудимых; опуститься на колени он не мог.

В ту же секунду вошли около двадцати королевских стражей и встали вдоль стен зала.

Процесс вот-вот должен был начаться.

Прозвучало объявление:

— Господа, суд идет!

Все поднялись, и через двери, ведущие на трибуну, прошли судебные приставы, вооруженные алебардами и одетые в костюмы шестнадцатого века с воротниками-жабо и в шляпах, украшенных перьями. Затем появились судьи в мантиях с горностаевыми воротниками, в квадратных шапочках.

Первым шел довольно пожилой мужчина, с ног до головы одетый в черное, и Анжелика не сразу узнала в нем канцлера Сегье, который запомнился ей как один из величественных вельмож, составлявших свиту короля в день его вступления в Париж. За ним следовал высокий худой человек в красной одежде. Далее шли шестеро мужчин в черном, один из которых был облачен в короткую красную мантию. Это был господин Массно, президент тулузского парламента; он был одет гораздо строже, чем во время их встречи на дороге в Сальсинь.

Мэтр Галлеман, сидевший перед ней, вполголоса пояснял:

— Старик в черном, что идет впереди — верховный судья, Сегье. В красном — Дени Талон, главный адвокат Королевского совета, и он же — главный обвинитель. Красная мантия на Массно, из тулузского парламента, он назначен главным судьей на этом процессе. Самый молодой вон там — прокурор Фалло, который называет себя бароном де Сансе, он не постеснялся выслужиться перед двором, согласившись участвовать в суде над тем, кто, как говорят, приходится ему близким свойственником по линии жены.