Жорж Санд - Даниелла

Возвратясь с одной из таких прогулок, мы застали Брюмьера у ворот виллы Мондрагоне в каком-то волнении, в каком-то восторге; он ждал нас, чтобы рассказать нам о своем удивительном приключении.

— Знаете ли, — сказал он, — что взбрело в голову Медоре: свадьба такая же, как ваша, un matrimonio segreto, свадьба alla pianeta!

— С кем же это? — спросила его, улыбаясь, Даниелла.

— Сперва я и сам об этом призадумался: но наконец, к великому удовольствию моему, убедился, что, должно быть со мной.

— Расскажите же нам все поскорее.

— Я только затем и приехал. Дело в том, что со времени вашей странной свадьбы принцесса моя только и грезит об удобстве, приятности, бесцеремонности и быстроте такого способа избегнуть (если уже conjungo решительно избран) всех скучных формальностей, проволочек, пересудов и церемониала официального бракосочетания. Она говорит, что в век не выйдет замуж, если между «да», сказанным в гостиной, и «да», произнесенным перед алтарем, оставят ей две недели на размышление. «Господин Вальрег хорошо это понял, — говорит она. — Он побоялся увещаний родных своих и своих собственных возражений; он решился поймать себя врасплох; он подает мне назидательный пример. Я должна выйти замуж, это решено. И так как я ни в кого не влюблена, то я буду принадлежать тому, кто полюбит меня страстно, не ожидая от меня ничего, кроме дружбы, не требуя никакой поруки за счастье, кроме моей добродетели. Тетка и дядя, будут, конечно, против поступка, который они назовут сумасбродством. Леди Гэрриет, которой так удался ее брак по страсти, поступает теперь, как Лафонтенова бесхвостая лисица, и эти добрые мои родственники, с их беспощадным желанием сделать меня счастливой, заботятся только о том, как бы продлить мою скуку и свои бесконечные поучения. А потому я решилась при первом случае сказать им: «Я иду за Петра или Павла». Они скажут, что ни Петр, ни Павел мне не партия, что я с ума сошла, — приветствие, которого меня уже удостаивали, а я и вовсе не желаю часто слышать его. Так при первом отказе в согласии на первое из моих намерений я уцеплюсь за рясу первого попа, который мне попадется на пути в церковь, и конец делу, Я знаю, что через час буду раскаиваться; но так как я раскаиваюсь в потере всех случаев, когда могла лишиться своей свободы, и эта свобода, по правде сказать, мне мочи нет надоела, то я решилась броситься в пропасть очертя голову, как господин Вальрег».

Прошу вас извинить меня, друзья мои, — продолжал Брюмьер, — что я повторяю эти Легкомысленные слова. Я знаю, что вы рассуждали не так, но, разумеется, я не вступал в споры с моим божеством. Боги всегда правы. Я объяснился в любви моей с истинным красноречием; мне не отвечали еще ни да, ни нет; но я видел, что страсть моя не была неприятна, что ее взрыва ожидали давно и слушали мои длинные объяснения не прерывая. Медора позволяла мне становиться на колени и целовать ее руки. Словом, я ожидаю решения и надеюсь! Молите со мною Бога, чтобы эта женитьба не понравилась леди Гэрриет, потому что, если она согласится, Медора не будет уже иметь предлога желать тайного брака, и союз со мной потеряет для нее всю прелесть; она желает этого только по духу противоречия; для ее разочарованного воображения нужна борьба: если нет борьбы, она умирает со скуки, и мне часто приходит мысль сказать ей, что я не люблю ее и не хочу ней жениться. Если бы у меня достало на это храбрости, я убежден, она уверила бы себя самое, что она от меня без ума, и вышла бы за меня, чтобы взбесить меня.

Это предположение Брюмьера было так основательно, что я было подумал то же посоветовать ему, руководствуясь своим собственным опытом. Нет сомнения, что Медора так упорно желала быть моей женой только по причине моего к ней равнодушия. Но по своему простодушию я не мог учить моего приятеля притворству, напротив, старался убедить его, что в подобных обстоятельствах, приводимых случаем или прихотью, брак его с Медорой сделал бы его несчастным и несколько унизил бы его; но это невозможно было растолковать ему. Он видел в этой женитьбе победу трудную и редкую, борьбу гордости и хитрости, случай, который принесет честь его ловкости в любовных делах и его настойчивости.

— Вы увидите, — говорил он, — что я малый не промах и что осуществление мечты моей, огромное состояние и очаровательная жена будут наградой за мою веру в счастливую звезду мою и доверие к самому себе. Сам не плошай, так и Бог поможет.

— Хорошо, хорошо! Я допускаю, что вы преуспеете, что вы, наконец, будете обладать и этой дивной женщиной, и этим дивным приданым. Что же после? Если вас будут ненавидеть, обманывать?

— Этого уж я вовсе не боюсь! Во-первых, потому, что она холодна и горда; во — вторых, ведь и я не пошлый дурак и сумею заставить любить себя.

— Оставь его в покое, — сказала мне Даниелла, когда мы остались одни, — он не любит ее, он хочет только разбогатеть. А она просто смеется над ним, как и над другими. Разве Брюмьер такой человек, чтобы нравиться Медоре? Он не знатен, не умеет ездить верхом, ничем не славится, ну, словом, ничего у него нет такого, что могло бы вскружить голову Медоре.

— Это правда, но Медора девушка уж очень и очень зрелая, быть может, в ней заговорила чувственность. Он молодец собой, Она ищет раба, а Брюмьер готов играть эту роль, пока ей будет угодно; он не глуп, не без таланта, в нем много самоуверенности…

— Ну, так с Богом, пускай идет за него! Тебе что за дело?

Я видел, что ревность Даниеллы еще не совсем прошла и может снова пробудиться при малейшем подозрении. Я успокоил ее уверением, что забочусь о Брюмьере, а не о Медоре.

На другой день у нас был жаркий разговор с лордом Б…, который посещает нас иногда по утрам. Вообразите, что леди Гэрриет вздумалось дать Даниелле приданое; она переговорила об этом с аббатом Вальрегом, и вот причина, почему он вдруг так успокоился. Документы, которыми я могу подтвердить законность моего брака с Даниеллой, уже получены, и я должен завтра отправиться в Рим вместе с ней и с моими свидетелями, чтобы исполнить некоторые формальности у французского консула. Леди Гэрриет намерена при этом случае укрепить за моей женой приданое в сто тысяч франков, и я должен был почти ссориться, чтобы отделаться от этого щедрого подаяния, Лорд Б… понимает отказ мой принять деньги в награду за мой просто человеческий поступок на Via Aurelia; он согласен, что я поступил бы подло, если бы, спрятавшись, безучастно смотрел на грабеж, а может быть, и убийство, и что я еще не заслуживаю вознаграждения за то, что я не подлец. Он признает также, что Даниелла, ухаживая за его больной женой и разговаривая с ней умно и кротко, так что умела тронуть ее и водворила некоторое спокойствие и счастье в семействе, повиновалась только прекрасному внушению своего сердца, и что за такие услуги платят также сердцем, а не кошельком.