Жорж Санд - Даниелла

Мне удалось, наконец, рассеять в ней мрачные мысли и заставить ее повторить со вниманием наши сольфеджио; но, заснувши, она видела такие страшные сны, что ночью вставала три раза и выбегала на террасу послушать. Она была убеждена, что действительно слышала стоны и отдаленный шум отчаянной борьбы. С рассветом она оделась и просила меня пойти с ней прогуляться около фермы. Видя ее очень встревоженной, я согласился. Она хотела пройти через подземелье. Я ей припомнил, что Тарталья живет в befana и что князь, может быть, там же.

— Он всю ночь провел в дороге и, вероятно, больше рад уснуть, чем нас видеть.

Мы прошли в темную кипарисную аллею и обогнули фермы; работники уже начинали хлопотать около своих волов.

— Очень странно, что мы не видим крестного, — сказала мне Даниелла, — он всегда встает раньше всех.

Она спросила у Джанино, старшего из сирот, племянников Фелипоне, которых добрый мызник взял к себе на воспитание у той самой маленькой обезьянки, «помните» alla ciocolata. От него узнали мы, что мызник вышел со двора еще до рассвета.

— Сходи в его комнату, — сказала Даниелла, и посмотри, измята ли постель. Его жена ночует в Пикколомини; леди Гэрриет оставила ее у себя на всю неделю.

Постель Фелипоне была нетронута: он не ложился.

— Вот видишь ли, — сказала Даниелла, — а у него смыкались глаза… Знаешь ли, что теперь надо делать? Пойдем к Онофрио, он что-нибудь да знает.

Не успели мы дойти до загона, как встретили тускуланского пастуха на площадке, в самой середине древнего латинского города, между цирком и театром, Онофрио холодно слушал нас и, казалось, не понимал наших вопросов.

— Он приходил вчера вечером, расплатился со мной и тотчас ушел. Он расплатился как следует.

— Вы говорите о Брюмьере, — сказал я, — а Фелипоне?

Он не видал его и, кажется, сказал правду; наконец, утомленный нашей настойчивостью, он перестал отвечать, проворчав:

— Дети, оставьте меня в покое! Я хочу молиться, а вы мне мешаете.

Нам оставалось одно средство узнать истину — идти в Пикколомини или в Рокка-ди-Папа, Мы решились на последнее. Свадьба была назначена в семь часов, а Брюмьер хотел прийти до рассвета. Медора должна быть уже пути. Отправляясь на площадку del buco, по противоположному склону Тускулума, мы могли попасть вовремя к обедне.

Как мы ни спешили, однако ж, обедня уже оканчивалась, когда мы пришли в Рокка-ди-Папа. Чтобы не возбудить любопытства предпринятым в такую раннюю пору богомольем молодой дамы, уже известной в околотке и прискакавшей что есть духу верхом к обедне, не было принято достаточных предосторожностей. Медора не позаботилась переодеться и оставить в лесу Отелло. Он красовался на улице, вместе с двумя другими красивыми лошадьми, которых держал маленький грум, оставленный князем у своей неблагодарной красавицы. Толпа народа теснилась около церкви, то есть на маленькой горной площадке очень неправильной формы, куда надо было всходить по ступенькам, иссеченным в лаве.

Мы увидели, что небольшая толпа, которой удалось пробраться в церковь, уже выходила оттуда. На паперти вдруг раздался голос, заставивший меня вздрогнуть от удивления. «Пустите, пустите, посторонитесь, говорят вам!» Это был голос Тартальи. Скоро и сам он показался в парадном наряде мажордома, под руку с Фелипоне, веселым и разнаряженным. Они-то были свидетелями при венчании Медоры с…

Угадайте! Что до меня, я думал, что наяву грежу, и не мог найти слов высказать мое изумление Даниелле, которая, несмотря на недавнее мучительное беспокойство, разразилась нервическим смехом при виде новобрачных, также выходивших из церкви. То были князь и Медора, ныне княгиня Монте-Корона.

Я готов был и сам расхохотаться, но, опомнившись, подошел к Фелипоне и, сердито схватив его за руку, спросил:

— Фелипоне, где Брюмьер?

— Его здесь нет, — сказал он, высвободив свою руку с силой быка, но без страха и не очень сердечно.

— Говори, — обратился я к Тарталье, — что вы с ним сделали?

— Оставили его холостяком, впредь до распоряжения, ничего более, мосью. Будьте спокойны. Тарталья теперь уже честный человек и не позволит никому сделать зла. Вы найдете вашего друга без малейшей царапинки, в той нише, с которой я очень коротко познакомился и откуда, как я знаю по опыту, нельзя сойти без лестницы, если не захочешь разбиться о помост вдребезги… А кто сочинил эту прекрасную штуку? Все я, мосью, это моя собственная выдумка! Скажите мне спасибо, — прибавил он, отводя меня в сторону, пока Фелипоне уходил с толпой: — Мызник хотел убить его. О! Даниелла очень хорошо все предвидела. Но я растолковал этому ревнивцу, что мертвому гораздо покойнее, чем живому, и что, помешав врагу своему в женитьбе, которая составляла все его честолюбие, он отомстит несравненно больше. Он взялся заманить Брюмьера в подземелье, под тем предлогом, что его спрашивает Медора, которая на самом деле была на ферме вместе с князем. Потом ловко, без всякого вреда, он завязал ему рот, отнес в befana (вы знаете, он силен, как бык) и всадил его в нишу, с помощью Орландо, Князева повара.

В это время князь, которого Медора (я должен теперь сказать княгиня) не ожидала найти на ферме, пустился в изъявления своей покорности, умолял о прощении, клялся, плакал, уходил и возвращался. Так что через час не больше, мисс Медора очень основательно убедилась, что старый ее вздыхатель отличный человек, и что для нее — лучше быть княгиней, чем мещанкой.

Одно только обстоятельство затрудняло ее: как покончить с ее любезным Брюмьером? Вот тут уже счел я долгом вмешаться и рассказать о проказах этого бедного малого с хорошенькой мызницей. Тогда дело закипело. Узнав, куда ревнивый муж запрятал своего соперника, Медора хохотала до упаду.

— Как же вы узнали о предполагаемом браке?

— Через Винченцу, мосью; она подслушала у дверей, а от нее я узнал обо всем прежде, чем увидел вас.

Даниелла попыталась было догнать Фелипоне, но напрасно. Она возвратилась к нам.

— Пока ты тут болтаешь, — сказала она Тарталье, — знаешь ли ты, что теперь с Брюмьером, и не задумал ли Фелипоне…

— Не бойтесь ничего, — отвечал он: — Бенвенуто обо всем помнит и не захочет, чтобы свадьба, составившая его счастье, была запятнана каким-нибудь случаем. Теперь Фелипоне удовлетворен, а притом Орландо на карауле при пленнике и отвечает за него головой.

Между тем, как мне передавали эти известия, Медора и ее супруг, окруженные толпой нищих, горстями сыпали золото на ступенях церкви. Почти все население той местности, протягивая руку, взывало на все лады к милосердию, и потому новобрачные с большим трудом пробирались к нам сквозь толпу. Князь, пробравшись, наконец, ко мне, с жаром обнял меня. Я удивился этому выражению приязни при стольких свидетелях. Он сказал мне, что получил формальное позволение провести три дня в Папских владениях. Надежда видеть его женатым на богатой невесте побудила брата его, кардинала, оказать ему на минуту свою могущественную протекцию, под которой приютился и Тарталья.