Глиннис Кемпбелл - Мой спаситель

Она набрала в легкие воздуха, чтобы закричать. Но прежде чем она успела развернуться лицом к нападавшему, он зажал ей рот рукой и прижал к двери. Бесконечно долго он держал ее так, не давая пошевелиться, позволяя ее испуганному дыханию увлажнить его ладонь. Наконец он заговорил, вернее, хрипло прошептал:

— Почему?

Ее глаза испуганно метались, она даже обратила внимание на кольца древесины на полотне двери. От его обжигающего дыхания, которое она по-прежнему ощущала затылком, у нее по спине бежали мурашки. Что ему от нее нужно?

Дункану же было нужно только одно от женщины, которая дрожала, как пойманная птичка.

— Почему? — повторил он. Он медленно убрал руку от ее рта, по-прежнему прижимая ее к двери.

— Что вам нужно? — задыхаясь, спросила она. — Я дам вам все что угодно. Только, пожалуйста, не говорите им…

— Не говорить им что? — выдохнул он. — Что я доверился вам и что вы предали меня?

— Нет, я…

— Вы давно задумали все это? — прорычал он, чувствуя, как в нем поднимается и грозит накрыть его с головой волна горечи. — С самого начала? Держали меня при себе, пока я был вам нужен, позволяли мне рисковать своей никчемной жизнью, использовали меня, как игрушку, а потом бросили, когда нужда в моих услугах отпала?

Стон Лине болью отозвался в его сердце. Но сейчас было не время проявлять слабость.

— А теперь вы больше всего боитесь, что я унижу вас, рассказав вашим дорогим новообретенным родственникам о нас. Я прав? — Ее молчание было красноречивее любых слов. — Я доверился вам, — прорычал он. — Будьте вы прокляты, я доверился вам ! — Наступила долгая пауза, пока он пытался обуздать боль, которая грозила превратить его в зверя.

— Я не желала вам ничего плохого, — слабым голосом пролепетала Лине.

Его смех показался ей жестоким и горьким. Скорее в аду ударит мороз, чем он поверит ей. Он не был дураком. Глядя в эти невинные большие изумрудно-зеленые глаза, на этот раз он не собирался показывать свою уязвимость. Сколь бы жестоким ни было избиение, оно все равно не шло ни в какое сравнение с тем, какую боль причинила ему она.

— Ничего плохого?

В очаге затрещал огонь. Лине поморщилась.

Внезапно он понизил голос почти до шепота:

— Вы оставили меня обнаженным и без оружия, привязанным к кровати. А знаете, что случилось со мной после того, как вы ушли?

Он развернул ее лицом к себе. Пришло время ей своими глазами увидеть, что она натворила. Он грубо толкнул ее спиной к двери и отбросил капюшон.

— Господи! — в ужасе выдохнула Лине, прикрывая рот рукой. Она покачнулась. Дрожа, она разглядывала его раны — опухшие глаза, разбитую губу, синяки на подбородке, длинный подживающий порез на щеке, шишку на лбу. Его привлекательное лицо было… уничтожено. Она прижалась спиной к двери, чтобы не упасть, будучи не в состоянии открыть рот.

— Как… кто это сделал?

— Пираты Эль Галло, — ровным голосом ответил он. — Они преследовали нас. Им показалось чертовски занятным найти свою жертву привязанной к кровати. Они получили массу удовольствия.

— О Господи, — выдохнула она. Ее затошнило. — Они сделали это с вами? — Она покачала головой. — Вы должны мне поверить, — произнесла она слабым голосом. — Я понятия не имела… Я бы не поступила так… со своим злейшим врагом. — Она протянула руку, чтобы провести пальцами по синяку у него на ключице. Он отшатнулся, но она почувствовала, что он поступил так не от боли, а от ее прикосновения. — Ваши раны нужно лечить, — пробормотала она. — Пожалуйста, позвольте мне искупить свою вину.

— Вы не можете исправить то зло, которое уже сделали.

У Лине задрожал подбородок. Она стиснула зубы, чтобы унять дрожь. Как бы больно ни ранили ее эти слова, она заслужила их. Она нанесла ему рану, причем более глубокую, чем его порезы и синяки. Глаза у него потухли от внутренней боли, подобно драгоценному камню, заброшенному и ненужному.

Усилием воли поборов головокружение, Лине встретилась с ним взглядом. Она поклялась, что каким-то образом все исправит, вылечит его. Даже если при этом ее собственное сердце разорвется, она сделает так, чтобы он снова был здоров.

— Я не могу вам объяснить, почему я сделала то, что сделала, — сказала она, — но я скажу вам следующее. — Голос у нее дрогнул. Ей пришлось отвести глаза в сторону. — Никогда еще… я не любила и не полюблю… никого… так, как вас.

Сердце замерло у Дункана в груди. Казалось, целую вечность он вообще не дышал. Очевидно, он что-то неправильно расслышал. Она обманывает тебя, подсказывал разум. Она отвернулась от него, бросила его, оставила на растерзание пиратам.

— Нет! — с трудом выдавил он.

— Да, — прошептала она. И это было так — глаза, в которых притаились боль и тревога, говорили правду.

Воспоминания об их сладком единении — как он чувствовал себя рядом с ней, внутри нее, обладал ею — нахлынули на Дункана подобно прохладной воде. Но он знал, что должен остановить этот поток, чтобы сохранить рассудок.

— Вы полагаете, ваши слова служат оправданием? — тихо спросил он.

— Нет, — мертвым голосом откликнулась Лине. — Я никогда не буду прощена, ни вами, ни своим отцом. Но по крайней мере я должна назвать вам причину. — Он хранил молчание, пока она испустила глубокий вздох и, дрожа всем телом, попыталась объяснить. — На смертном одре отец взял с меня клятву. Я не сомневалась в его правоте. Он умирал, и я… я думала, что эту клятву будет легко выполнить, но я ошибалась. — Она судорожно сглотнула. — Я пообещала своему отцу, что никогда… никогда не полюблю простолюдина. — Лине рискнула бросить на него быстрый взгляд, но выражение его лица было непроницаемым. — Если бы я знала, насколько невозможным окажется соблюсти эту клятву… — пробормотала она, и глаза ее увлажнились. — Ах, Господи, я не могу себе представить тот ад, что означает жизнь без вас, зная то райское блаженство, которое я обрела в ваших объятиях.

Дункан крепко зажмурился, пытаясь вернуть себе рассудок. Одна часть его души хотела воспарить при этих словах, другую же душили слезы.

— Я предлагал вам этот рай, предлагал навсегда, на всю жизнь. Вы отвергли его.

— Потому что я должна была. Потому что я должна и сейчас, — всхлипнула она. — Из-за моего обещания.

Дункан выругался и схватил ее за плечи.

— Каким же должно быть обещание, которое заставляет вас отвергнуть самую большую любовь в своей жизни? Или заставляет вас предать мужчину, который положил к вашим ногам свое сердце? Каким же должно быть обещание, чтобы приговорить вас к жизни без этого?

Он привлек ее к себе одной рукой, а другую запустил ей в локоны, рассыпав половину заколок. Он прильнул своим ртом к ее губам, жадно и яростно, словно намеревался выпить ее. Ее губы были горячими, как огонь, и на вкус — как мед. Он с силой прижал ее к себе, не обращая внимания на боль, целуя ее с обреченностью приговоренного к смерти.