Вики Баум - Гранд-отель

С удивлением он обнаружил, что ладонь стала влажной, но ополоснуть руки уже не успевал. В конце концов, недопустимо, чтобы обычный порядок в отеле нарушался из-за того, что у портье Зенфа жена рожает! Со стороны недавно пристроенного к главному зданию корпуса, где находился чайный салон, летели синкопы джаза, подпрыгивая на лету и отскакивая от настенных зеркал. Из ресторана плыл сочный дух жаркого — время было обеденное, — однако Большой зал ресторана пока что оставался пустым и тихим. В Малом — или Белом — зале метрдотель Маттони расставлял на длинной стойке тарелки с холодными закусками. Зенф вдруг ощутил странную слабость в коленях и минуту-другую постоял напротив входа в Белый зал ресторана, бездумно следя за игрой разноцветных электрических лампочек в баре, которые то загорались, то гасли на стене позади больших кубической формы кусков льда. В коридоре сидел на корточках монтер, он что-то чинил в электрической проводке. С тех пор как на главном фасаде отеля установили мощные прожекторы, электричество что ни день гасло из-за перегрузки сети. Портье Зенф мысленно прикрикнул на свои непослушные ноги и быстрей зашагал в вестибюль, к стойке. Уходя, он оставил вместо себя маленького Георги, — надо было, чтобы кто-то присматривал за порядком, пока Зенфа не было на рабочем месте. Отец Георги был владельцем крупного концерна гостиниц, и по его воле сын и наследник проходил в отеле обучение, причем должен был отслужить в разных должностях, начав с самых низших, как рядовой в армии. Немного смущаясь, Зенф поспешил напрямик через холл, где было уже людно и шумно. Джаз из чайного салона сталкивался здесь с томной грустью скрипок, плывшей со стороны зимнего сада, в паузах слышался звонкий плеск подсвеченных электричеством струй фонтана, которые падали в чашу маленького бассейна в стиле итальянского Возрождения; звенели бокалы, поскрипывали плетеные кресла, а самым тонким звуком в этом слитном созвучии был легчайший шорох шелка дамских платьев и меховых манто. Холодный мартовский воздух свивался спиралями возле вращающейся входной двери, врываясь в отель всякий раз, когда кто-то входил или выходил.

Портье Зенф наконец добрался до своей стойки, последние метры он одолел буквально одним рывком, словно примчался в родную гавань.

— All right [1] Все в порядке (англ.). . Семичасовая почта как раз пришла, — доложил маленький Георги. — Та, из шестьдесят восьмого, опять закатила скандал. Из-за шофера. Не сразу его нашли. Довольно истеричная дамочка, а?

— Шестьдесят восьмой… Это Грузинская, балерина, — сказал портье, одновременно принимаясь разбирать почту. Восемнадцать лет мы ее знаем, и все — одно и то же. Каждый вечер перед спектаклем у нее нервы шалят, а значит, жди скандала.

Из мягкого глубокого кресла в холле поднялся человек высокого роста, с длинными негнущимися ногами. Опустив голову, он медленно подошел к стойке портье. Перед тем он некоторое время бесцельно побродил по холлу и лишь потом, с подчеркнуто безучастным видом, прошел в вестибюль, как человек, который никого не ждет и не знает, куда деваться от скуки Он полистал журналы, разложенные на прилавке маленького газетного киоска, закурил сигарету, но в конце концов все же завершил свое странствие у стойки портье.

— Почта на мое имя есть? — спросил он рассеянно.

Портье Зенф с готовностью подыграл ему: сначала заглянул в ячейку для почты под номером 218 и лишь потом ответил:

— Сегодня, к сожалению, ничего нет, господин доктор.

Выслушав ответ, высокий человек медленно двинулся назад к своему прежнему месту; вдоль стены, кружным путем, добрался до кресла, сел, резко согнув колени, и принялся разглядывать публику в холле, причем лицо его ровным счетом ничего не выражало. Точнее сказать, у него было не лицо, а только половина лица: одна сторона — иезуитски утонченный острый профиль, удивительно изящной формы ухо и седые волосы на виске; другой стороны не было. Было множество кое-как подогнанных и сшитых, уродливых сморщенных лоскутьев, а в переплетении шрамов и швов блестел стеклянный глаз. «Сувенир из Фландрии» — так обычно называл доктор Оттерншлаг эту половину своего лица, когда разговаривал сам с собой…

Некоторое время он сидел в кресле и глядел на позолоченные гипсовые капители мраморных колонн, хотя знал их как свои пять пальцев; после этого невидящий взгляд Оттерншлага довольно долго блуждал по холлу, который теперь, в час, когда начинаются спектакли и концерты, почти опустел. Но вот доктор Оттерншлаг снова поднялся и походкой деревянной куклы-марионетки направился к стойке портье, где Зенф, уже отрешившийся от всего личного, усердно занимался служебными делами.

— Никто меня не спрашивал? — осведомился Оттерншлаг и взглянул на покрытую стеклом стойку красного дерева, где портье обычно раскладывал записки и визитные карточки.

— Никто, господин доктор.

— Телеграмм нет? — немного помолчав, спросил Оттерншлаг. Портье Зенф из любезности проверил ячейку для почты под номером 218 еще раз, хотя прекрасно знал, что в ней пусто.

— Сегодня — нет, господин доктор, — сказал он. И, по доброте души, добавил: — Может быть, господин доктор, вам угодно пойти сегодня вечером в театр? У меня еще есть несколько билетов в ложу. На балет с участием Грузинской — это в Западном театре.

— С Грузинской? Да нет… — Оттерншлаг еще какое-то время постоял возле стойки, затем прошествовал через вестибюль и кружным путем, вдоль стен, вернулся на старое место. «Значит, даже на Грузинскую билеты уже не расходятся, — подумал он. — Конечно, теперь в этом нет ничего удивительного. Вот и я тоже не хочу пойти на ее балетный вечер». Он уныло сгорбился и опустил голову.

— От этого типа хоть беги, — пожаловался портье Зенф маленькому Георги. — Вечно спрашивает про почту. Уже десять лет он каждый год живет у нас по нескольку месяцев, и еще ни разу не случилось, чтобы на его имя пришло письмо. Ни одна собака ни разу о нем не спросила. А он все равно сидит и сидит здесь, тупо глазеет по сторонам и ждет чего-то.

— Кто ждет? — Этот вопрос задал Рона, старший администратор Гранд-отеля, ведающий размещением постояльцев. Его рабочее место находилось по соседству со стойкой портье. Рона вытянул шею, голова со светло-рыжими волосами вынырнула из-за невысокой стеклянной перегородки. Но Зенф не спешил с ответом: как раз в эту минуту ему вдруг почудилось, будто он услыхал крик своей жены. Несколько секунд Зенф напряженно прислушивался к чему-то в себе. Но тут же все личное снова отошло на второй план: он увидел, что надо помочь Георги, который пытался по-испански растолковать мексиканцу из 117-го номера премудрости железнодорожного расписания. Курьер номер 24, розовощекий, с гладко зачесанными мокрой щеткой вихрами, подбежал от лифта и прокричал — слишком громко для холла такого солидного отеля — взволнованным, радостным голосом:

Читать дальше