Барбара Форд - Рождество в Индии

Необъяснимая тревога сжимала мое сердце… Мне показалось, что я уже нахожусь в Англии, что вся моя любовь под солнцем удивительной страны — не более чем долгий прекрасный сон, сказка, рассказанная в ночь перед Рождеством. Я посмотрела на небо. В этот час оно показалось мне изумрудно-зловещим. Я присела на скамью между деревьями и мыслями обратилась к Господу.

Чьи-то торопливые шаги прозвучали в другом конце аллеи.

— Джен!

Я не поверила своим глазам.

Прямо передо мной стоял Эдвард Рочестер. Глаза у него были не такие, как обычно. Дикое пламя сверкало в их глубине. Мне стало страшно и холодно.

— Что угодно тебе? — спросила я. Страшная, жуткая мысль вползла в мое сердце.

— Сегодня ветренно, Джен, тебе не стоило сидеть так долго на воздухе, — проговорил мистер Рочестер каким-то чужим бесцветным голосом.

— Что случилось? — почти вскрикнула я, вглядываясь в его перекошенное серое лицо. Это было лицо не просто старого человека. Я видела перед собой лицо грешника, совершившего самое страшное преступление на свете.

Внезапный порыв ветра сбросил на землю несколько алых цветов.

— Джон погиб, — наконец сказал мистер Рочестер, почти не открывая рта.

Эти слова я услышала и договорила за него сердцем.

— Как погиб? — прошептала я, хотя в глубине своей души уже знала — как.

Мистер Рочестер опустил глаза.

— Он умер так же глупо, как жил, Джен… Он был очень весел перед смертью… Он стоял на высоком горном утесе и смотрел сверху на реку… После землетрясения на реке, Джен, образовались огромные водовороты…

Он заметил у берега нескольких ягнят, которые жалобно блеяли, ну, просто, как дети, бурлящим течением их сносило все дальше и дальше… Какое-то мгновение Джон наблюдал эту картину, а в следующую минуту он был уже в воде, сражаясь с разбушевавшейся стихией и делая безнадежные попытки спасти ягнят.

Выбраться на берег ему не удалось… Я тоже не смог помочь ему, Джен… Вот такая глупая безрассудная смерть…

Мистер Рочестер пытался сказать что-то еще, но слова его потеряли для меня смысл.

Я стояла перед ним, ошеломленная, надломленная ветром, как в забытьи. Тело мое горело, раскачивалось из стороны в сторону.

— Ну, что ему были эти ягнята? — говорил мистер Рочестер. — Какой во всем этом смысл? Он всегда был неизвестно кем — не христианином, не индусом, не мусульманином… Так все говорят…

— Почему прислали сюда именно тебя? — проговорила я.

— Я подумал, Джен, что мой долг — сообщить тебе. Помочь тебе.

— Уйди, Эдвард, — прошептала я. — Или я убью тебя так же, как ты убил Джона.

По лицу мистера Рочестера скользнула ухмылка.

— Я уйду, Джен… Ты сейчас не в себе…

Он быстрыми шагами скрылся среди шумящей листвы.

Больше я его никогда не видела.

Джона похоронили на том высоком холме, из-за которого поднималось солнце. Внизу несла свои быстрые воды река, на берегу гнездились стаи белых и розовых лебедей.

Здесь же, на холме, прочел священник над его гробом молитву, никто не плакал по умершему… Никакой печали не чувствовалось вокруг.

Я смотрела на лежащего Джона. Лицо его было так же прекрасно, как и раньше. Лишь легкий кровяной развод темнел у него на груди.

— Пропустите меня, — спокойно произнесла я. Все смолкли и отступили.

— Вы говорите, — тихо сказала я, уловив обрывок чьего-то разговора, — что этот человек — самоубийца? Что он бросился со скалы? О нет, он не самоубийца, и пусть тот, кто его убил, не думает, что его дикая месть удалась… Нет, Джон будет жить, жить, как и жил, потому что душа его бессмертна… Я это знаю.

Улыбаясь, я осмотрела всех присутствующих и, встав на колени, прижалась губами к холодной, тяжелой руке Джона.

— Прости, — сказала я, — все прости. В том мире, где ты теперь, нет ненависти и страстей, нет ревности, есть только любовь…

Ты видишь, Джон, небо над твоей головой чистое, глубокое, синее, ярко светит ласковое солнце, по небу плывут редкие облака, точно белые лебеди, а рядом шумит, поет река, несущая к морю свои неспокойные воды. На растущих по склонам гранатовых деревьях полыхают красные цветы. Покойна Вселенная, Джон, покойны боги, покоен и ты сам.

Я бросила горсть земли в могилу и тихо прочла стихи любимого поэта Джона — стихи Джона Китса:

Господи! Прими душу Джона Стикса, с которым мы жили. Он нес нам радость. И мы любили его. Он не принадлежит нам. Он не принадлежал мне.

Если бы я могла сложить песню об Индии, о слонах, о луне над Индией, о полях и облаках, о людях, которые собирают чай…

Эта Индия знает песню обо мне. Будет ли когда-нибудь небо такое, какое я видела в Индии?

И будут ли вспоминать дети мое имя?

Или полная луна будет ли освещать землю? И будут ли тени похожи на меня? Или лебеди, будут ли они искать меня?

В тот же день, после похорон Джона, сев на поезд, я уехала в Англию. Радж и Рао проводили меня.

— Я пойду с вами, миссис Рочестер, — сказал Рао.

— Ты не можешь пойти со мной туда, куда я еду, — с улыбкой ответила я ему.

— Там ничего не готовят? — удивился мальчик.

— Тебе не понравится там, Рао. Ты должен поверить мне.

Нежно поцеловав мальчика, я помолилась Господу о спасении его и его семьи.

— Храни тебя Бог!

— И вас, миссис Рочестер!

Перед тем как мы с Раджем поехали на вокзал, ко мне подошел барон Тави.

— Миссис Рочестер, я послан к вам, чтобы спросить, не хотите ли вы выпить с нами?

Его предложение прозвучало несколько неожиданно.

— С кем, с вами? — переспросила я.

— С членами мужского клуба.

Мы поднялись по лестнице в просторную залу мужского клуба. Собравшиеся там мужчины, увидев меня, встали и зааплодировали, выражая свое сочувствие и восхищение.

— Виски! — сказала я.

— Два виски, — добавил барон Тави…

Зазвенели бокалы. Оглядев всех присутствующих, я заметила, что среди мужской публики нет мистера Рочестера. Место, на котором он обычно сидел, было обтянуто черной тканью, и на нем был нарисован разъяренный Шива.

— За красавиц и жизнь! — сказала я и, крепко пожав руку барону, вышла из залы.

Последним из тех, с кем мне довелось проститься в тот день, был Радж. Мы долго стояли молча и смотрели на тот поезд, который через несколько минут должен был увезти меня навсегда из этой удивительной страны, оставившей мне самые дорогие воспоминания.