Джулия Куин - Виконт, который любил меня

А если он никогда не полюбит ее… что же, не стоит сожалеть об этом. Не сейчас, в этот проникновенный момент.

И возможно, никогда.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Кейт, сидя за туалетным столиком со щеткой для волос.

Энтони стоял у окна, опершись рукой о раму и глядя на улицу.

– М-м-м? – промычал он, слишком погруженный в собственные мысли, чтобы ответить связно.

– По-моему, – жизнерадостно продолжала она, – я больше не буду бояться гроз.

Энтони резко обернулся:

– В самом деле?

Она кивнула.

– Не знаю, почему мне так кажется. Интуиция, наверное.

– Интуиция, – ответил он голосом, звучавшим сухо и безразлично даже в его ушах, – редко обманывает нас.

– Почему-то я крайне оптимистично настроена, – объявила она, помахивая серебряной щеткой. – Всю жизнь этот кошмар преследовал меня. Я не говорила тебе… и никому, но каждый раз во время грозы превращалась в жалкое существо. И думала… не только думала, но и знала…

– Что именно, Кейт? – спросил он, страшась ответа, хотя сам не знал почему.

– Я тряслась и рыдала, – задумчиво протянула она, – в полной уверенности, что обязательно умру. Просто невозможно перенести такое и дожить до следующего дня.

Она мучительно поморщилась, не зная, как лучше объяснить то, что терзало ее все эти годы.

Но Энтони все равно понял. И кровь в его жилах превратилась в лед.

– Конечно, ты посчитаешь это ужасной глупостью, – смущенно потупилась Кейт. – Ты так рассудителен, так рационален, так практичен. Вряд ли ты одобришь подобные эмоции.

«Если бы она только знала…»

Энтони потер глаза, вдруг ощутив, что опьянел. Подковылял к стулу, надеясь, что она не заметит, как он спотыкается, и почти свалился на сиденье.

К счастью, ее внимание было приковано к различным флакончикам и безделушкам на туалетном столике. А может, она просто стыдилась взглянуть на мужа, боясь, что он посмеется над ее безрассудными страхами.

– Когда гроза кончалась, – продолжила она, уставясь в стол, – я понимала, как глупо себя вела и какую чушь воображала. В конце концов, я пережила немало гроз, и ни одна меня не убила. Но никакие здравые рассуждения не помогали. Ты понимаешь, о чем я?

Энтони попытался кивнуть, хотя вовсе не был уверен в том, что понимает жену.

– Когда начинался дождь, для меня переставало существовать все, кроме грозы и, разумеется, моего страха. Потом солнце выходило из-за туч, и я снова сознавала, что причин для страхов нет. Но при следующей грозе все начиналось сначала. И снова я понимала, что умру. Отчетливо понимала.

Энтони затошнило. Тело, казалось, больше ему не принадлежало. И язык словно отнялся. Он попытался что-то ответить, но не сумел.

– Честно говоря, – внезапно заявила Кейт, вскинув голову, – я только однажды почувствовала, что могу дожить до завтрашнего дня. И это было в библиотеке Обри-Холл. – Встав, она подошла к мужу, опустилась на колени и прижалась щекой к его колену. – С тобой.

Он механически поднял руку, чтобы погладить ее по голове, не сознавая при этом, что делает.

До этого разговора он и не предполагал, что Кейт тоже думает о собственной смерти. Большинство людей не задавались подобными вопросами, и это словно невидимой стеной отделяло Энтони от окружающих, словно он один понимал главную ужасную истину, о которой не подозревало остальное общество.

И хотя в Кейт предчувствие гибели было несколько иным, мимолетным, вызванным временным взрывом стихий, тогда как в нем оно присутствовало всегда и будет присутствовать до последнего дня, она в отличие от него победила гибельный инстинкт.

Кейт боролась с собственными демонами и сразила их.

И Энтони безумно ей завидовал.

Да, эту реакцию нельзя назвать благородной, и он прекрасно это сознавал. Да, Кейт ему небезразлична, и он счастлив, и рад, и взволнован и желает ей всего самого лучшего, и горд, что она задушила в себе страх перед грозой… и все же завидовал. Чертовски завидовал. Кейт победила.

А он, хоть и признавал существование собственных демонов и отказывался их бояться, сейчас оцепенел от ужаса. И все потому, что случилось то единственное, чего он клялся не допустить.

Он влюбился в собственную жену.

Влюбился в свою жену, и теперь мысль о смерти, о необходимости покинуть ее, сознание того, что их супружеская жизнь уместится в короткое стихотворение, а не в длинный и сладострастный роман, стало мучительной пыткой.

И он не знал, кого винить. Отца, за то, что умер молодым и оставил сына нести ужасное проклятие? Кейт, за то, что вошла в его жизнь и заставила бояться собственного конца?

Черт, да он бы обрушился на первого попавшегося прохожего, будь в этом хоть какой-то смысл.

Но правда заключалась в том, что никто не виноват, даже сам Энтони. Ему было бы куда легче, сумей он ткнуть в кого-то пальцем и заявить:

– Ты! Это ты всему причина.

Конечно, только незрелые юнцы пытаются свалить на кого-то вину за собственные беды, но время от времени каждый имеет право на ребяческие эмоции, не так ли?

– Я так счастлива, – выдохнула Кейт, поудобнее устроив голову на его коленях.

Энтони тоже хотел быть счастливым. Так страстно мечтал, чтобы все уладилось, чтобы в его жизни все было светло и безоблачно. Чтобы он мог восхищаться ее победами, не думая о собственных тревогах. Забыть об опасности. О будущем. Просто держать ее в объятиях, и…

Одним резким движением он встал и поднял Кейт.

– Энтони? – удивилась она.

Вместо ответа он поцеловал ее. Их губы встретились в страстном поцелуе и желании, туманившем мозг и властвовавшем над телами. Сейчас он не хотел думать. Вернее, хотел потерять способность мыслить. Ему было нужно это мгновение. Только это мгновение.

Лишь бы оно длилось вечно.

Подхватив жену на руки, он шагнул к постели и уложил на перину за секунду до того, как накрыть своим телом. Она была восхитительна: сильная и нежная, пожираемая тем же огнем, который бушевал в Энтони. Пусть Кейт не понимала, что именно пробудило в нем столь внезапную потребность, но чувствовала и отзывалась на нее.